Здравствуйте уважаемые!
Не раз, не два и не три говорил о том, что одним из моих любимых современных авторов, пишуших на русском языке является Борис Акунин (Григорий Шалвович Чхартишвили). И в его книгах я нахожу не только сюже, или прекрасный слог, я нахожу что-то большее — отдохновение души и возвышение разума:-)
Когда у меня внутренний раздрай, когда что то сильно беспокоит или я переживаю — практически всегда перечитываю любимые из книг Акунина и они меня несколько..успокаивают, что-ли. В общем, действуют на меня благотворно.
Хотя бы за это ему уже большое спасибо. Тем более книги он пишет сам, своими руками, а не трудом литературных рабов (и это одно из редких исключений ныне), а что касается его политических пристрастий...Большинство его взглядов я не разделяю, но не могу понять, кто, зачем и как может ему запретить их выражать. Он умный, интересный, вдумчивый человек, и его позиция — это его право, а у нас, к счастью, страна свободная. Но мы отвлеклись чуток:-)
Одной из моих любимых книг Акунина является великосветский детектив «Коронация, или последний из Романов». В этой книге, как не в какой иной много аллюзий на реальные политические и исторические события. Борис Акунин талантливо, и определенно не без умысла, связывает судьбы исторических личностей и вымышленных персонажей, словно мастеровитый ткач вплетая их нитями в ковер готового произведения. Некоторые из персонажей угадываются легко и непринужденно, некоторые называются своими настоящими именами, а вот кое с кем приходится изрядно помучится, дабы понять кто именно мог быть взят основой, какой реальный человек.
Ну что, помучаемся чуток? :-)))

Не будем тратить время на главных отрицательных персонажей, некоторых второстепенных, типа англичан, и оригинального мистера Фрейби, а также на Эраста Петровича и Масу. По разным причинам. Поговорим о других.
Главным героем книги является Афанасий Степанович Зюкин. Собственного говоря, от его имени и ведется повествование. Ему 46 лет, а значит год рождения его 1850. Из старой доброй дворцовой семьи в 3-ем поколении. Его и дед и отец были великокняжескими лакеями и камергерами. очень гордится своими шикарными бакенбардами, от которых, впрочем приходится избавиться для дела.

Как вариант:-)

В 15 лет влюбился в одну из великих княжон, имя которой не называет, причем настолько сильно, что больше никогда не женился. Имя великой княжны не называется, но говорится, что она вышла замуж за одного немецкого принца, и умерла после первых же родов. Скорее всего, Акуниным за основу взята трагическая судьба Александры, младшей и любимой дочери императора Николая I, которая вышла замуж за принца Фридриха Вильгельма Гессен-Кассельского и умерла после родов. Правда по датам не совпадает, ибо Александра ушла из жизни еще в 1844 году. Но наиболее оптимально по характеру и судьбе.

Александра Николаевна

Афанасий себя показал человеком преданным, сильным, хотя и местами ограниченным и несколько ослепленным мнимым величием великокняжеского власти. Прозрение для него оказалось слишком болезненным и несмотря на награду — он был произведён в камер-фурьеры, награждён бриллиантовой табакеркой и десятью тысячами рублями, из дворецких он ушел.
В одной из последующих книгах Акунина «Алмазная колесница» в статье о разгроме русского флота при Цусиме описывается имена погибших героев на броненосце «Князь Кутузов-Смоленский», среди которых числиться и казначей эскадры статский советник Зюкин. Скорее всего, это и есть Афанасий Степанович, которого в свое время зазывал на флот Эндлунг (о котором мы с Вами поговорим ниже):
"- А вы, Зюкин, молодцом,- сказал несколько осипший от криков Эндлунг. ... Хрена ли вам в лакейской службе? Переходите лучше к нам на "Ретвизан" старшим каптенармусом" .

Камер-фурьерский мундир

Каптенармус — это начальник продовольствия, начпрод, по нашему:-) Видно, что Афанасий пошел по другой стезе — финансовой. Кроме того, он статский советник — а это уже титул 5 класса, то есть за 9 лет он передвинулся на одну строчку в Табели о рангах. Про семью и детей ничего не известно, но скорее всего — нет. Параллели с историческими личностями произвести невозможно.
Товарищем Афанасия Зюкина по приключениям был Филипп Николаевич Эндлунг. Молодой человек, лейтенант флота, он был выбран компаньоном и наставником великого князя Павла Георгиевича (о нем — в следующих частях поговорим), и поначалу Афанасий Зюкин абсолютно не приветствует его нахождение около великих князей:
"Ох уж этот Эндлунг. Не следовало бы так говорить, но Екатерина Иоанновна совершила большую ошибку, когда сочла этого господина подходящим наставником для своего старшего сына. Лейтенант, конечно, ловкая бестия: взгляд ясный и чистый, физиономия розовая, аккуратный пробор на золотистой голове, детский румянец на щеках - ну прямо ангел. С пожилыми дамами почтителен, ножкой шаркает, может с самым заинтересованным видом и про Иоанна Кронштадтского, и про чумку у левретки послушать. Неудивительно, что Екатерина Иоанновна от Эндлунга растаяла. Такой приятный и, главное, серьёзный молодой человек, не то что шалопаи-гардемарины из Морского корпуса или бездельники из Гвардейского экипажа"

Эндлунг - второй снизу.

Особо возмущает Афанасия, что Эндлунг получил придворный титул камер-юнкера. Этот титул не входил с 1809 года в официальный Табель о рангах, поэтому был именно что придворным. Такой же титул был, кстати, пожалован и А.С. Пушкину в свое время.
Но постепенно Зюкин смягчает свою позицию и даже начинает относится к молодому моряку с симпатией — он видит, что тот не интеллектуал, но зато честный и преданный товарищ, для которого дружба не пустой звук. Ну а еще никогда не унывающий бонвиван и завсегдатай гримерок московского Театра Варьете и «веселых домов» по всему миру:-)
Приписан он к «Ретвизану», но не совсем понятно, как это может быть вообще?

Схема шведского "Ратвизана"

В Российском флоте известны 4 корабля под этим наименованием. Первоначально это был шведский 64-пушечный линейный корабль Rättvisan, то есть — Справедливость, который после Выборгского сражения 1790 года был захвачен и служил уже в флоте русском. По давней традиции, когда один корабль со славным названием списывали, новому давали его же имя. Поэтому два 74 пушечных линейных корабля, спущенных на воду в 1818 и 1839 годах носили то же наименование.

Приблизительно так выглядел винтовой "Ретвизан"

Наконец, 11 сентября 1855 года спущен на воду новый Винтовой линейный корабль «Ретвизан». Возможно, Эндлунг имел отношение к экипажу этого судна, однако этого быть не могло, ибо 23 марта 1880 года «Ретвизан» разоружен и сдан Кронштадтскому военному порту на хранение, а 22 ноября исключен из списков судов Балтийского флота и превращен в блокшив для отработки зимних артстрельб.

Эскадренный броненосец "Ретвизан"

Самый же известный из судов с этим наименованием эскадренный броненосец «Ретвизан» был спущен на воду только в 1901 году. Так что автор тут немного ошибся видимо:-))
По ходу произведения Филипп Николаевич Эндлунг говорит о своей судьбе следующее: «А нагасакский гадальщик напророчил мне смерть в морском сражении. Вот и верь после этого предсказаниям».
И как показывает дальнейшие события — предсказаниям можно было верить.

Броненосец "Князь Суворов"

В той же «Алмазной колеснице», о которой мы с Вами уже говорили выше, приводится список погибших в Цусимском сражении:
«На броненосце «Князь Кутузов-Смоленский»: младший флагман контр-адмирал Леонтьев, командир корабля капитан первого ранга Эндлунг, казначей эскадры статский советник Зюкин, старший офицер капитан второго ранга фон Швальбе.. »

В.В. Игнациус

Как видите, Филипп Николаевич дослужился до статуса капитана первого ранга и командира корабля.
В Цусимской сражении не участвовал броненосец с названием «Князь Кутузов-Смоленский». Такого броненосца вообще не было в принципе. В Цусимской битве сражался и погиб эскадренный броненосец проекта «Бородино» под названием «Князь Суворов», который кстати, был флагманом 2 Тихоокеанской эскадры. Командиром корабля, погибшим в сражении был Капитан 1 ранга Василий Васильевич Игнациус. Но на Филю Эндлунга он не похож был совершенно — Василий Васильевич был талантливым художником и иллюстратором.
Продолжение следует...
Приятного времени суток!

Страниц: 306
Год издания: 2000
Язык: русский

Описание книги Коронация, или Последний из романов:

Произведение известного российского писателя является одной из увлекательных книг цикла «Приключения Эраста Фандорина» и написано в детективном жанре. Повествование романа осуществляется от имени дворецкого Афанасия Зюкина, который прислуживал знаменитой семье Романовых. Накануне коронования исчезает юный наследник престола. Преступники требуют знаменитый камень, без которого не может состояться церемония, так как драгоценность украшает императорский скипетр. Однако, не получив необходимую вещь, похитители угрожают жестоко расправиться с мальчиком. Дело поручают расследовать популярному сыщику Эрасту Петровичу Фандорину. Захватывающий сюжет, неожиданные повороты событий, непредсказуемая развязка произведут впечатления на самых требовательных читателей.

У нас на сайте вы можете читать книгу Коронация, или Последний из романов онлайн полностью бесплатно и без регистрации в электронной библиотеке Enjoybooks, Rubooks, Litmir, Loveread.
Понравилась книга? Оставьте отзыв на сайте, делитесь книгой с друзьями в социальных сетях.

То, что Акунин кладет в основу метода вид «из глаз дворецкого» а ля Кадзуо Исигуро - не плагиат (хотя бы п. что и не Исигуро это придумал, да и в «литературном проекте» Акунина сознательных отсылок к отечественной и мировой литературе более, чем достаточно), а наиболее удобный способ организации повествования, посвященного другой, чем у Исигуро, проблематике. В целом - очень здорово, м.б., лучший роман в серии. Сильные мизансцены, напр., объяснения Зюкина с Фрейби, когда оба пытаются объясниться, стоя со словарями в руках (идеальная метафора вышеописанной проблемы). К тому же непредсказуемость - хотя, дочитав, понимаешь, что нечто подобное уже встречалось в «Левиафане», но ведь невозможно предсказать, в каком именно романе серии будет воспроизведен предыдущий прием!

Подзаголовок «Последний из романов» связан не столько с возможным тогдашним желанием автора прекратить серию на этом произведении (давно известно, что цикл должен быть доведен до 1919 г. римейком «Адьютанта его превосходительства»), сколько с тем, что «роман» в русском языке - на английском не только novel, но и romance.

Оценка: 8

Великого русского сыщика Фандорина вернее всего охарактеризовал московский генерал-губернатор Симеон Александрович: «авантюрист наихудшего сорта». Сказано грубо, но то, что Фандорин человек, увлечённый своей работой, любящий риск и опасность, то это бесспорно. Для Фандорина история, связанная с главным антагонистом романа - доктором Линдом есть авантюра: дерзкая, сложная, требующая аккуратности и проворства, ума и большого везения...

«Первопрестольная», Москва - живописное и интересное место. Здесь и кварталы Хитровки, и монументальность Кремля, многолюдность Тверской, зелёного, определённо нездорового вида одноимённая река... Да, особенный город. Здесь и быть коронации монарха!

Всегда приятно видеть, когда писатель от книги к книге совершенствуется. И не поверишь, что Акунин когда-то написал «Азазеля«! Да, не спорю, оба романа читаются быстро, запоем, однако «Коронация» превосходит дебют в разы. Хороший язык, который от книге к книге хорошеет и смотрится весьма солидно уже в «Турецком Гамбите», лихо закрученный сюжет, колоритный главный злодей и Фандорин - в этой книге все на своих местах. Это действительно один из лучших романов о Фандорине, пусть не столь глубокий, как «Статский советник», но зато более интересный.

Акунин в этот раз использует несколько иной способ подачи материала. Ни в виде дневника, ни повествование исключительно от лица Эраста Петровича, ни сталкивание совершенно противоположных точек зрения - Фандорина и злодея, но своего рода календарь, где один день - одна глава. Честь быть репортёром выпала дворецкому одного из дядей будущего русского императора Николая II - Афанасию Зюкину.

Дворецкий должен быть хорош во всём - быть наблюдательным, умным, любезным, быстрым, внимательным. Ему непременно нужно знать своё место, он не должен встревать в разговоры, ему также лучше всего вытравить из себя все чувства разве, что кроме истинной преданности своему господину, истинной любви к своей родине и истинной тяге к своей работе!

Так можно было бы описать жизненное кредо нашего героя, Зюкина. Как ни печально, он хоть персонаж и любопытный, но в тоже время и скучный, несмотря на правила - ревнивый и боязливый, преданный своим хозяевам по-собачьи и следующий этикету беспрекословно, но не слишком умный. В общем, Зюкин вызывает явное и откровенное раздражение. Впрочем, тем кому он совсем надоест - немного повеселит глава «11 мая».

С другой стороны, несмотря на все недостатки подобного подхода и такого персонажа, нам дают очень подробный разрез быта и устройства дома знати, а ещё позволяют по-новому взглянуть на всех персонажей, в том числе и на Фандорина. Вообще именно так Акунину его персонаж удаётся лучше всего, когда на него смотрят и о нём говорят другие нежели, когда история нам подаётся от него. В первом случае вокруг Фандорина формируется некая аура таинственности - человека сильного, умного, стеснительного, но доброго. Пожалуй, именно из-за этих качеств он умудряется влюблять в себя столько девиц, а не только из-за внешности. Любопытны и другие персонажи - коллега по работе Зюкина - мистер Фрейби, три дяди царя, мистер Бэнвилл, мадемуазель Деклик... Вот ещё один большой шаг Акунина вперёд, почти все герои романа получились самобытными и индивидуальными.

Перед заключением, хотелось бы отметить пару моментов. Во-первых, так называемый плагиат романа Кадзуо Исигуро «Остаток дня», причём обвинения сводятся к тому, что Акунин избрал повествование от лица дворецкого с его собственными понятиями о морали и чести. Обвинение звучит, тем более странно, учитывая, что он пишет постмодернисткий роман, и его текст - это лишь стилизация под 19 век (отлично выполненная, впрочем) и отсылки к многочисленным произведениям литературы в том числе и современным, а то, что касается такого странного выбора повествователя... подозреваю, что и Исигуро не первый использовал дворецкого в качестве главного героя. Итак, мы выяснили, что у обоих авторов даже поверхностно - видны отличия в подходах к романам. Во-вторых, почему никто не увидел отсылки к рассказу Конан-Дойля «Последнее дело Холмса»? Падение с моста и якобы смерть Фандорина (вспоминаем Рейхенбахский водопад), описание, которое дал сыщик своему противнику («Это самый опасный преступник на свете») доктору Линду (профессор Мориарти)... Вообще весь этот рассказ о том, как Фандорин преследовал Линда в течении полутора лет чем-то напоминают разговор между Холмсом и Ватсоном в начале рассказа британского писателя.

Это хороший роман. Читайте и не пожалеете.

Оценка: 9

Отличный роман! Прочел буквально за полдня! Пусть плагиат (не знаю, японского автора не читал), пусть стилизация. Но ведь талантливая, прекрасно выписанная. Текст буквально нашпигован 19-м веком: словами, оборотами, устоями того времени. На одной чаше величие, трехвековая мудрость династии, а на другой - гниль, мерзость, страх, унижения, смерти, трагедии и войны... Даже в названии присутствует двусмысленность: последний из романов. Последнее на тот момент произведение о Фандорине, последний из династии император Ники... Интересна буквально каждая страница, и описания труда слуг, и их иерархия, да и выписанные характеры вполне интересны. И уж, конечно, интересен Фандорин, да и сам дворецкий тоже, - этакий умудрённый опытом жизненным и чисто профессиональным - дворецкого; забавна линия гомосексуалистов (мда, давно это началось...), сама идея вести повествование от лица уважаемого слуги, краткий экскурс в уклад преступного мира Москвы (о чем гораздо подробнее в «Любовнике Смерти»), - всё это было очень увлекательно. О личности доктора догадался довольно быстро, дальше просто читал и наслаждался.

Оценка: 9

Книга была бы неплоха и даже очень неплоха, но все, что в ней есть разумного, доброго и отчасти вечного, - не более чем плагиат из прекрасного романа Кадзуо Исигуро «Остаток дня». Повествование от имени дворецкого, который бездумно предан своим господам, но рассказывает всю историю настолько честно и безыскусно, что читатель понимает все ничтожество его хозяев. Конечно, Акунин делает вид, что пишет постмодернистский текст, и даже посвящает «Коронацию» «К.И.», то есть Исигуро... но более оригинальной и талантливой от этого книга не становится.

Оценка: 4

Самый мрачный из детективов фандориады. Тёмный, страшный, вязкий, парализующий, как ночной кошмар. И мастерски написанный.

Уже не раз было замечено, насколько хорошо Акунину удаются неявные персонификации. Здесь же она более чем явная, рассказчик-дворецкий (какая ирония!) часто - как, наверное, кажется нетерпеливому читателю - говорит вовсе не о том, пускается в утомительные подробности насчёт обустройства комнат или качества крахмальных салфеток… Утомительные? Вовсе нет, из его велеречивых иносказаний и умозаключений - порою нелепых, а порою поражающих будничной мудростью - складывается картина, от которой не хочется отрываться. Да, не нравится Афанасию Степановичу Фандорин, ох как не нравится. Но главное даже не в этом, а в том, что Зюкин зачастую трактует действия и слова Эраста Петровича неправильно, - а задача читателя - догадаться, что же там было на самом деле, и это не менее интересно, чем собственно детективная линия.

А фабула, как у господина Акунина водится, вплетена в исторические события. Трактовка истории весьма вольная, однако реалии все на местах - они словно гвоздики на планшете, между которыми автор молниеносно протягивает нити фантазии, чтобы в результате создать невиданный ранее узор. И когда читаешь: «Слева, за шлагбаумами и цепочкой солдат, раскинулось широкое поле, сплошь застроенное праздничными балаганами и свежесрубленными теремами…» - и вдруг догадываешься, о каком именно поле идёт речь, озноб третьей степени тебе обеспечен.

Два момента, пожалуй, огорчили.

Первый - «голубая» тема. Не особенно она тут нужна была, и равно покоробили как глумливый тон писателя, так и то, что он этот манок всё-таки использовал: аккурат тогда, когда «стало можно». Фи.

Второй - высокомерная надпись на обороте титульного листа: «Книга издана в авторской редакции, орфографии и пунктуации». Обычно для меня подобная строчка в выходных данных служит неким «смягчающим обстоятельством»: бедный автор, на редактуре-корректуре сэкономил, надеялся, что и так прокатит… Здесь же возникает ощущение самоуверенности. И что же? Да вот хотя бы: «мужик со смышлённым курносым лицом»; «растерянно прлепетал я»; «мы шли уже в самой настоящй толчее»; «стал смотреть немножко в сторону в вверх»; «да-да, вот здесь больно, на кобчике…»

И всё равно: превосходная книга. Как выяснилось, и для перечитывания весьма годится, а это не обо всех детективах скажешь.

Оценка: 9

Перечитывал неоднократно, слушал очень неплохую аудиоверсию в исполнении Семена Янишевского. Книга- одна из самых больших творческих удач Бориса Акунина. Полностью удалось передать ощущения,даже запах эпохи последних Романовых. Отличная идея - повествование ведется от,вроде бы малозначительного лица. Происходящие события мы видим глазами недалекого Афанасия,лакея с роскошными бакенбардами.Все, даже второстепенные персонажи выписаны ярко, запоминаются надолго.Стиль и проза безупречны.Очень бережное отношение к историческим событиям, потом специально просмотрел документы о коронации последнего русского царя и генеалогическое древо Романовых-кроме самого факта похищения венценосного ребенка,Григорий Шавлович не наврал нигде. В результате получился идеальный исторический детектив - картина,причем картина маслом.

Оценка: 10

Хорошо, что в этой книге повествование шло из уст дворецкого: это отличает её от других и придаёт особый шарм. Действие напряженное, даже слишком. Практически

нет эпизодов, на которых можно отдохнуть, нет иронических страниц. Сама «затравка» - маленький мальчик в заложниках, причём в практически безнадёжной ситуации, определяет такое напряжение. Угадать главного злодея чрезвычайно сложно. Но, надо признаться, и поверить в этого злодея сложно тоже. То есть, ход событий автором, конечно, детально продуман, и тут всё сходится, но в эту самую шайку, объединенную любовью... простите, нет.

Однако в целом роман увлекательнейший, да и написан отлично. Как всегда - чудесная стилизация.

Оценка: 9

Имя Акунин давно стало своеобразным брендом, его книги разлетаются со скоростью горячих пирожков на январском морозе. «Коронация» - одна из лучших книг Фандоринского цикла. Как всегда автор держит интригу до последних листов, за что ему отдельный respekt. Чем лично меня порадовала книга - это речь «Деклик-Линда», даже невольно вспомнила фразу Эрнста Романова из фильма «Собака на сене»: «Какой занятный язык»:smile:

И хотя детективы не читаются дважды, я все-таки перечитывала «Коронацию» и именно из-за своеобразной речи, придуманной автором.

Оценка: 9

Так получилось, что этот роман - первая книга Акунина, которую я прочитала. Думаю, что мне повезло. Повествование от лица дворецкого, удивительный язык, действующие лица, которых явственно себе представляешь. И совершенно, на мой взгляд, не портит книгу предсказуемость детективного сюжета. Я тоже догадалась почти с самого начала о том, кто главный преступник. Правда, временами возникали очень большие в этом сомнения... Буду читать Акунина еще!

Оценка: 9

Спустя время вернулся к Фандоринскому циклу, благо давно лежит в шкафу не прочитанный роман «Коронация». Роман позиционируют как один из лучших в цикле, я не ожидал увидеть шедевр..... и правильно не ожидал.

За неделю до коронации Николая Романова похищен сын его дядюшки Георгия Александровича. Похититель, некто доктор Линд, требует бриллиант «граф Орлов» в качестве выкупа. Так как камень этот украшает императорский скипетр династия Романовых встала перед дилеммой - пожертвовать сыном великого князя или отдать бриллиант и посрамить честь династии.

Фандорин появляется из ниоткуда и уходит в никуда. Если к его появлению в истории придраться можно, но логика видна, то его уход со сцены выглядит смешным. Где околачивался Маса, как они потом встретились? Не знает сударь Афанасий, не знаем и мы. К тому же мне кажется или Эраст Петрович стал слишком много и неуместно шутить? Во второй половине романа это бросалось в глаза и ничего кроме недоумения не вызывало. Ну не та ситуация и поведение это выглядит диковато! Эраст Петрович же более серьезен и сосредоточен! Тем еше глупее выглядит раскрытие личности доктора Линда. Я не хвастун, и что к чему понял уже в середине. Да и подсказки (весьма явные) идут с момента похищения. А Эраст Петрович, простите, то ли побоялся царского окружения (бред) то ли шел на поводу у эмоций (дважды бред). Акунин сдал планку.

Сударь Афанасий, кстати говоря, личность противная. С такой ревностью сторожить быт августейших особ и не видеть при этом дальше собственного носа. Думаю что дворецкий великого князя должен быть как минимум человеком с умением смотреть на вещи трезво. С другой стороны его бакенбарды и подусники выдают в нем сторожевого пса и логика его действий (иной раз до жути бредовая) ясна. Личность рассказчика - браво! Претензий нет, описывать персонажа настолько что его и понимаешь и ненавидишь - надо постараться.

Доктор Линд злодей. Не обычный а «под-Мориарти», я думаю что финальная сцена с таким уклоном делалась специально. Но не вкатило. Акунин оставляет хлебные крошки для читателя, но после раскрытия его личности отбиваешь лоб фейспалмом скорее из-за слепоты Эраста Петровича, нежели от своей не-прозорливости. Так что тут скорее нейтральная оценка. Местами все слишком наигранно.

А вот описание эпохи... За это Акунину можно было простить все. Ну, конечно при условии что «Коронацию» читаете первой из цикла. Трагичные настроения, процесс коронации, шествия, Ходынская катастрофа, газетные заголовки.... Это нечто. Погружение настолько глубоко что жалеешь, ведь увидеть это воочию возможности нет. Все эти улочки, скрипучие кареты, газетчики, магазины...... Акунин, прекрати, мне нравится мой город, зачем звать в Москву 1896 года так настойчиво??? Не об этом. Атмосфера и погружение в мир - шикарно.

20 мая

Он погиб на моих глазах, этот странный и неприятный господин.

Всё произошло быстро, так быстро.

Одновременно с грохотом выстрелов его отшвырнуло к канату.

Он уронил свой маленький револьвер, схватился за зыбкие перила и застыл на месте, откинув назад голову. Мелькнуло белое лицо, перечеркнутое полоской усов, и исчезло, завешенное черным крепом.

– Эраст Петрович! – крикнул я, впервые назвав его по имени и отчеству.

Или только хотел крикнуть?

Ненадежный настил качался у него под ногами. Голова вдруг мотнулась вперед, словно от мощного толчка, тело стало заваливаться грудью на канат и в следующий миг, нелепо перевернувшись, уже летело вниз, вниз, вниз.

Заветная шкатулка выпала из моих рук, ударилась о камень и раскололась, ослепительными искрами вспыхнули разноцветные грани бриллиантов, сапфиров, изумрудов, но я даже не взглянул на все эти несметные сокровища, посыпавшиеся в траву.

Из расщелины донесся мягкий, хрусткий звук удара, и я охнул. Черный куль, разгоняясь, покатился по крутому склону и прекратил свое тошнотворное верчение лишь у самого ручья, безвольно уронил одну руку в воду и остался лежать так, лицом в гальку.

Я не любил этого человека. Может быть, даже ненавидел. Во всяком случае, хотел, чтобы он раз и навсегда исчез из нашей жизни. Однако я не желал ему смерти.

Его ремеслом был риск, он всё время играл с опасностью, но я почему-то не думал, что он может погибнуть. Он казался мне бессмертным.

Не знаю, сколько времени я простоял так, одеревенело глядя вниз. Должно быть, совсем недолго. Но время будто дало трещину, раскололось, и я провалился в эту прореху – туда, в прежнюю, безмятежную жизнь, оборвавшуюся ровно две недели назад.

Да, тогда тоже был понедельник, шестое мая.

6 мая

В древнюю столицу Российского государства мы прибыли утром. В связи с грядущими коронационными торжествами Николаевский вокзал был перегружен, и наш поезд по передаточной ветви отогнали на Брестский, что показалось мне со стороны местных властей поступком, мягко говоря, некорректным. Надо полагать, тут сказалась некоторая холодность отношений между его высочеством Георгием Александровичем и его высочеством Симеоном Александровичем, московским генерал-губернатором. Ничем иным не могу объяснить унизительное получасовое стояние на Сортировочной и последующий перегон экстренного поезда с главного вокзала на второстепенный.

Да и встречал нас на перроне не сам Симеон Александрович, как того требуют протокол, традиция, родственность и, в конце концов, просто уважение к старшему брату, а всего лишь председатель комитета по приему гостей – министр императорского двора, который, впрочем, тут же отбыл на Николаевский встречать принца Прусского. С каких это пор прусскому наследнику в Москве оказывают больше почтения, чем дяде его величества, генерал-адмиралу российского флота и второму по старшинству из великих князей императорского дома? Георгий Александрович не подал виду, но, думаю, был возмущен столь явным афронтом не меньше, чем я.

Хорошо хоть ее высочество великая княгиня Екатерина Иоанновна осталась в Петербурге – она так ревностна к тонкостям ритуала и соблюдению августейшего достоинства. Эпидемия кори, поразившая четырех средних сыновей, Алексея Георгиевича, Сергея Георгиевича, Дмитрия Георгиевича и Константина Георгиевича, помешала ее высочеству, образцовой и любящей матери, участвовать в коронации, наивысшем событии в жизни государства и императорской фамилии. Правда, злые языки утверждали, что отсутствие ее высочества на московских торжествах объясняется не столько материнской любовью, сколько нежеланием исполнять роль статистки при триумфе молодой царицы. При этом поминали прошлогоднюю историю с Рождественским балом. Новая императрица предложила дамам августейшей фамилии учредить общество рукоделия – чтоб каждая из великих княгинь связала по теплому чепчику для сироток Мариинского приюта. Возможно, Екатерина Иоанновна и в самом деле излишне сурово отнеслась к этому начинанию. Не исключаю также, что с тех пор отношения между ее высочеством и ее величеством стали не вполне хороши, однако же никакого эпатирования в неприезде моей госпожи на коронацию не было, за это я могу поручиться. Екатерина Иоанновна может относиться к ее величеству каким угодно образом, но ни за что не позволила бы себе пренебречь династическим долгом без очень серьезной причины. Сыновья ее высочества, действительно, были тяжело больны.

Это, конечно, печально, но, как говорят в народе, нет худа без добра, ибо вместе с ее высочеством в столице остался весь великокняжеский двор, что существенно облегчало очень непростую задачу, стоявшую передо мной в связи с временным переездом в Москву. Придворные дамы были очень огорчены тем, что не увидят московского празднества и выражали недовольство (разумеется, не выходя за рамки этикета), но Екатерина Иоанновна осталась непреклонна: по церемониалу малый двор должен находиться там, где пребывает большинство членов великокняжеского семейства, а большинство Георгиевичей, как неофициально именуется наша ветвь императорского дома, осталась в Петербурге.

На коронацию отправились четверо: сам Георгий Александрович, его старший и младший сыновья, а также единственная дочь Ксения Георгиевна.

Как я уже сказал, отсутствие господ придворных меня только радовало. Управляющий двором князь Метлицкий и управляющий придворной конторой тайный советник фон Борн лишь мешали бы мне заниматься делом, суя нос в материи, совершенно недоступные их пониманию. Хороший дворецкий не нуждается в няньках и надзирателях, чтобы справляться со своими обязанностями. Что же до гофмейстерины с фрейлинами, то я просто не знал бы, где их разместить – такую жалкую резиденцию выделил Зеленому двору (так называют наш дом по цвету шлейфа великой княгини) коронационный комитет. Однако о резиденции разговор впереди.

Переезд из Петербурга прошел благополучно. Поезд состоял из трех вагонов: в первом ехала августейшая семья, во втором слуги, в третьем необходимая утварь и багаж, так что мне постоянно приходилось перемещаться из вагона в вагон.

Его высочество Георгий Александрович сразу же после отбытия сел пить коньяк с его высочеством Павлом Георгиевичем и камер-юнкером Эндлунгом. Изволил выпить одиннадцать рюмок, устал и после почивал до самой Москвы. Перед сном, уже у себя в «каюте», как он назвал купе, немного рассказал мне о плавании в Швецию, имевшем место двадцать два года назад и произведшем на его высочество большое впечатление. Дело в том, что хоть Георгий Александрович и состоит в звании генерал-адмирала, однако выходил в море всего единожды, сохранил об этом путешествии самые неприятные воспоминания и частенько поминает французского министра Кольбера, который на кораблях не плавал вовсе, однако же сделал свою страну великой морской державой. Историю о шведском плавании я слышал много раз и успел выучить наизусть. Тут самое опасное – описание шторма у берегов Готланда. После слов «И тогда капитан как крикнет: “Все на помпы!”» его высочество имеет обыкновение выкатывать глаза и с размаху бить кулаком по столу. В этот раз произошло то же самое, но без какого-либо ущерба для скатерти и посуды, поскольку я своевременно принял меры: придержал графин и рюмку.

Когда его высочество утомился и стал утрачивать связность речи, я подал знак лакею, чтобы раздевал и укладывал, а сам отправился проведать Павла Георгиевича и лейтенанта Эндлунга. Как люди молодые и пышащие здоровьем, они устали от коньяка гораздо меньше. Можно сказать, совсем не устали, так что нужно было за ними приглядывать, особенно учитывая нрав господина камер-юнкера.

Ох уж этот Эндлунг. Не следовало бы так говорить, но Екатерина Иоанновна совершила большую ошибку, когда сочла этого господина подходящим наставником для своего старшего сына. Лейтенант, конечно, ловкая бестия: взгляд ясный и чистый, физиономия розовая, аккуратный пробор на золотистой голове, детский румянец на щеках – ну прямо ангел. С пожилыми дамами почтителен, ножкой шаркает, может с самым заинтересованным видом и про Иоанна Кронштадтского, и про чумку у левретки послушать. Неудивительно, что Екатерина Иоанновна от Эндлунга растаяла. Такой приятный и, главное, серьезный молодой человек, не то что шалопаи-гардемарины из Морского корпуса или бездельники из Гвардейского экипажа. Нашла кому доверить опеку над Павлом Георгиевичем в первом большом плавании. Уж я насмотрелся на этого попечителя.

В первом же порту, Варне, Эндлунг разрядился павлином – в белый костюм, алую жилетку, звездчатый галстук, широченную панаму – и отправился в непотребный дом, ну и его высочество, тогда еще совсем мальчика, потащил с собой. Я попробовал вмешаться, а лейтенант мне: «Я обещал Екатерине Иоанновне, что глаз с его высочества не спущу, куда я, туда и он». Я ему говорю: «Нет, господин лейтенант, ее высочество сказали: куда он, туда и вы». А Эндлунг: «Это, Афанасий Степаныч, казуистика. Главное – мы будем неразлучны, как Аяксы». И протащил-таки юного мичмана по всем вертепам, до самого Гибралтара. А после Гибралтара до Кронштадта оба, и лейтенант, и мичман, вели себя смирно и даже на берег не сходили – только по четыре раза в день бегали к доктору делать спринцовки. Вот каков наставничек. От этого Эндлунга его высочество очень переменился, просто не узнать. Я уж и Георгию Александровичу намекал, а он только рукой махнул: ничего, мол, моему Полли такая школа только на пользу, а Эндлунг, хоть и балбес, но зато хороший товарищ и душа нараспашку, большого вреда от него не будет. На мой же взгляд это называется пускать козу в огород, если употребить народное выражение. Я Эндлунга этого насквозь вижу. Как же – душа нараспашку. Благодаря дружбе с Павлом Георгиевичем и вензель на погоны получил, а теперь еще и камер-юнкера. Это же неслыханно – такое почтенное придворное звание какому-то лейтенантишке!

Оставшись одни, молодые люди затеяли играть в безик на исполнение желаний. Когда я заглянул в купе, Павел Георгиевич позвал:

– Садись, Афанасий. Сыграй с нами на «американку». Продуешься – заставлю тебя сбрить твои драгоценные бакенбарды к чертовой матери.

Я поблагодарил и отказался, сославшись на чрезвычайную занятость, хотя никаких особенных дел у меня не было. Не хватало еще играть с его высочеством на «американку». Да Павел Георгиевич и сам отлично знал, что партнера из меня не выйдет – просто шутил. В последние месяцы появилась у него эта обескураживающая привычка – надо мной подшучивать. А всё спасибо Эндлунгу – его влияние. Сам Эндлунг, правда, с некоторых пор поддевать меня перестал, но Павел Георгиевич все никак не остановится. Ничего, его высочеству можно, я не в претензии.

Вот и теперь он сказал мне с самым строгим видом:

– Знаешь, Афанасий, феноменальная растительность на твоем лице вызывает ревность неких влиятельных особ. К примеру, позавчера на балу, когда ты стоял у дверей такой важный, с раззолоченной булавой и бакенбарды на обе стороны, все дамы смотрели только на тебя, а на кузена Ники никто и не взглянул, хоть он и император. Надо, надо тебя обрить или хотя бы остричь.

На самом деле моя «феноменальная растительность» не представляла собой ничего из ряда вон выходящего: усы с подусниками и бакенбарды – возможно, пышные, но не чрезмерные и уж во всяком случае содержавшиеся в достойном виде. Такие же носил и мой отец, и мой дед, так что ни бриться, ни стричься я не намеревался.

– Ладно тебе, Полли, – заступился за меня Эндлунг. – Не мучай Афанасия Степановича. Ходи-ка лучше, твой черед.

Видно, все-таки придется объяснить про мои отношения с лейтенантом. Тут ведь своя история.

В первый же день плавания на корвете «Мстислав», как только вышли из Севастополя, Эндлунг подстерег меня на палубе, положил руку на плечо и сказал, глядя наглыми, совершенно прозрачными от выпитого при проводах вина глазами:

– Что, Афоня, лакейская душа, швабры распустил? Бризом разметало? [Мои бакенбарды от свежего морского ветра и в самом деле несколько растрепались – в дальнейшем мне пришлось на время путешествия их немного укоротить.] Не в службу, а в дружбу – слетай к сквалыге-буфетчику, скажи, его высочество велел бутылочку рома прислать – чтоб не укачало.

Эндлунг меня еще по дороге, пока ехали поездом до Севастополя, все дразнил и поддевал в присутствии его высочества, но я терпел, ждал случая объясниться наедине. Вот случай и представился.

Я деликатно, двумя пальцами, снял руку лейтенанта (в ту пору еще никакого не камер-юнкера) со своего плеча и учтиво так говорю:

– Если вам, господин Эндлунг, пришла фантазия озаботиться дефиницией моей души, то точнее будет назвать ее не «лакейской», а «гоф-фурьерской», ибо за долгую беспорочную службу при дворе его величества мне пожаловано звание гоф-фурьера. Чин этот относится к 9 классу и соответствует чину титулярного советника, армейского штабс-капитана или флотского лейтенанта (последнее я намеренно подчеркнул).

Эндлунг вскинулся:

– Лейтенанты за столом не прислуживают!

– Прислуживают, сударь, в ресторане, а августейшей семье служат. Всяк по-своему, согласно чести и долгу.

Вот после этого самого случая Эндлунг и стал со мной как шелковый: говорил вежливо, шуток больше не позволял, а звал по имени-отчеству и только на «вы».

Надобно сказать, что у человека моего положения с обращением на «вы» и «ты» отношения особенные, потому что и статус у нас, дворцовых служителей, особенный. Трудно растолковать, как это получается, что от одних людей оскорбительно обращение на «ты», а от других обидно услышать «вы». Но служить я могу только этим последним, если вы понимаете, что я имею в виду.

Попробую объяснить. Обращение на «ты» я сношу только от августейших особ. Нет, не сношу, а почитаю за привилегию и особое отличие. Я был бы просто убит, если бы Георгий Александрович, ее высочество или кто-нибудь из их детей, хоть бы и самых младших, вдруг сказал мне «вы». Третьего года у меня вышло разногласие с Екатериной Иоанновной по поводу одной горничной, которую несправедливо обвинили в легкомыслии. Я проявил твердость, настоял на своем, и великая княгиня, обидевшись, целую неделю мне «выкала». Я очень страдал, осунулся, по ночам не мог спать. Потом мы, конечно, объяснились. Екатерина Иоанновна с присущим ей великодушием признала свою неправоту, я тоже повинился и был допущен к руке, а она поцеловала меня в лоб.

Но я отвлекся.

Прислуживал играющим младший лакей Липпс, из новичков, которого я специально взял с собой, чтобы приглядеться, чего он стоит. Раньше служил в эстляндском поместье графа Бенкендорфа и был рекомендован мне мажордомом его сиятельства, моим давним знакомцем. Вроде бы расторопный малый и немногословен; но хороший слуга, в отличие от плохого, распознается не сразу. На новом месте любой тянется изо всех сил, тут нужно выждать пол годика-годик, а то и все два. Я понаблюдал, как Липпс подливает коньяку, как ловко он заменил испачканную салфетку, как стоит на месте – это очень, очень важно. Стоял он правильно – не переминался с ноги на ногу, головой не вертел. Пожалуй, можно выпускать и к гостям на малые приемы, решил я.

А игра шла своим ходом. Сначала проиграл Эндлунг, и Павел Георгиевич ездил на нем верхом по коридору. Потом фортуна отвернулась от его высочества, и лейтенант потребовал, чтобы великий князь совершенно раздетым сбегал в туалетную комнату и принес оттуда стакан воды.

Борис Акунин

Коронация, или Последний из романов

Он погиб на моих глазах, этот странный и неприятный господин.

Всё произошло быстро, так быстро.

Одновременно с грохотом выстрелов его отшвырнуло к канату.

Он уронил свой маленький револьвер, схватился за зыбкие перила и застыл на месте, откинув назад голову. Мелькнуло белое лицо, перечёркнутое полоской усов, и исчезло, завешенное чёрным крепом.

Эраст Петрович! - крикнул я, впервые назвав его по имени и отчеству.

Или только хотел крикнуть?

Ненадёжный настил качался у него под ногами. Голова вдруг мотнулась вперёд, словно от мощного толчка, тело стало заваливаться грудью на канат и в следующий миг, нелепо перевернувшись, уже летело вниз, вниз, вниз.

Заветная шкатулка выпала из моих рук, ударилась о камень и раскололась, ослепительными искрами вспыхнули разноцветные грани бриллиантов, сапфиров, изумрудов, но я даже не взглянул на все эти несметные сокровища, посыпавшиеся в траву.

Из расщелины донёсся мягкий, хрусткий звук удара, и я охнул. Чёрный куль, разгоняясь, покатился по крутому склону и прекратил своё тошнотворное верчение лишь у самого ручья, безвольно уронил одну руку в воду и остался лежать так, лицом в гальку.

* * *

Я не любил этого человека. Может быть, даже ненавидел. Во всяком случае, хотел, чтобы он раз и навсегда исчез из нашей жизни. Однако я не желал ему смерти.

Его ремеслом был риск, он всё время играл с опасностью, но я почему-то не думал, что он может погибнуть. Он казался мне бессмертным.

Не знаю, сколько времени я простоял так, одеревенело глядя вниз. Должно быть, совсем недолго. Но время будто дало трещину, раскололось, и я провалился в эту прореху - туда, в прежнюю, безмятежную жизнь, оборвавшуюся ровно две недели назад.

Да, тогда тоже был понедельник, шестое мая.

В древнюю столицу Российского государства мы прибыли утром. В связи с грядущими коронационными торжествами Николаевский вокзал был перегружен, и наш поезд по передаточной ветви отогнали на Брестский, что показалось мне со стороны местных властей поступком, мягко говоря, некорректным. Надо полагать, тут сказалась некоторая холодность отношений между его высочеством Георгием Александровичем и его высочеством Симеоном Александровичем, московским генерал-губернатором. Ничем иным не могу объяснить унизительное получасовое стояние на Сортировочной и последующий перегон экстренного поезда с главного вокзала на второстепенный.

Да и встречал нас на перроне не сам Симеон Александрович, как того требуют протокол, традиция, родственность и, в конце концов, просто уважение к старшему брату, а всего лишь председатель комитета по приёму гостей - министр императорского двора, который, впрочем, тут же отбыл на Николаевский встречать принца Прусского. С каких это пор прусскому наследнику в Москве оказывают больше почтения, чем дяде его величества, генерал-адмиралу российского флота и второму по старшинству из великих князей императорского дома? Георгий Александрович не подал виду, но, думаю, был возмущён столь явным афронтом не меньше, чем я.

Хорошо хоть её высочество великая княгиня Екатерина Иоанновна осталась в Петербурге - она так ревностна к тонкостям ритуала и соблюдению августейшего достоинства. Эпидемия кори, поразившая четырех средних сыновей, Алексея Георгиевича, Сергея Георгиевича, Дмитрия Георгиевича и Константина Георгиевича, помешала её высочеству, образцовой и любящей матери, участвовать в коронации, наивысшем событии в жизни государства и императорской фамилии. Правда, злые языки утверждали, что отсутствие её высочества на московских торжествах объясняется не столько материнской любовью, сколько нежеланием исполнять роль статистки при триумфе молодой царицы. При этом поминали прошлогоднюю историю с Рождественским балом. Новая императрица предложила дамам августейшей фамилии учредить общество рукоделия - чтоб каждая из великих княгинь связала по тёплому чепчику для сироток Мариинского приюта. Возможно, Екатерина Иоанновна и в самом деле излишне сурово отнеслась к этому начинанию. Не исключаю также, что с тех пор отношения между её высочеством и её величеством стали не вполне хороши, однако же никакого эпатирования в неприезде моей госпожи на коронацию не было, за это я могу поручиться. Екатерина Иоанновна может относиться к её величеству каким угодно образом, но ни за что не позволила бы себе пренебречь династическим долгом без очень серьёзной причины. Сыновья её высочества, действительно, были тяжело больны.

Это, конечно, печально, но, как говорят в народе, нет худа без добра, ибо вместе с её высочеством в столице остался весь великокняжеский двор, что существенно облегчало очень непростую задачу, стоявшую передо мной в связи с временным переездом в Москву. Придворные дамы были очень огорчены тем, что не увидят московского празднества и выражали недовольство (разумеется, не выходя за рамки этикета), но Екатерина Иоанновна осталась непреклонна: по церемониалу малый двор должен находиться там, где пребывает большинство членов великокняжеского семейства, а большинство Георгиевичей, как неофициально именуется наша ветвь императорского дома, осталась в Петербурге.

На коронацию отправились четверо: сам Георгий Александрович, его старший и младший сыновья, а также единственная дочь Ксения Георгиевна.

Как я уже сказал, отсутствие господ придворных меня только радовало. Управляющий двором князь Метлицкий и управляющий придворной конторой тайный советник фон Борн лишь мешали бы мне заниматься делом, суя нос в материи, совершенно недоступные их пониманию. Хороший дворецкий не нуждается в няньках и надзирателях, чтобы справляться со своими обязанностями. Что же до гофмейстерины с фрейлинами, то я просто не знал бы, где их разместить - такую жалкую резиденцию выделил Зеленому двору (так называют наш дом по цвету шлейфа великой княгини) коронационный комитет. Однако о резиденции разговор впереди.

* * *

Переезд из Петербурга прошёл благополучно. Поезд состоял из трех вагонов: в первом ехала августейшая семья, во втором слуги, в третьем необходимая утварь и багаж, так что мне постоянно приходилось перемещаться из вагона в вагон.

Его высочество Георгий Александрович сразу же после отбытия сел пить коньяк с его высочеством Павлом Георгиевичем и камер-юнкером Эндлунгом. Изволил выпить одиннадцать рюмок, устал и после почивал до самой Москвы. Перед сном, уже у себя в «каюте», как он назвал купе, немного рассказал мне о плавании в Швецию, имевшем место двадцать два года назад и произведшем на его высочество большое впечатление. Дело в том, что хоть Георгий Александрович и состоит в звании генерал-адмирала, однако выходил в море всего единожды, сохранил об этом путешествии самые неприятные воспоминания и частенько поминает французского министра Кольбера, который на кораблях не плавал вовсе, однако же сделал свою страну великой морской державой. Историю о шведском плавании я слышал много раз и успел выучить наизусть. Тут самое опасное - описание шторма у берегов Готланда. После слов «И тогда капитан как крикнет: „Все на помпы!“» его высочество имеет обыкновение выкатывать глаза и с размаху бить кулаком по столу. В этот раз произошло то же самое, но без какого-либо ущерба для скатерти и посуды, поскольку я своевременно принял меры: придержал графин и рюмку.

Когда его высочество утомился и стал утрачивать связность речи, я подал знак лакею, чтобы раздевал и укладывал, а сам отправился проведать Павла Георгиевича и лейтенанта Эндлунга. Как люди молодые и пышащие здоровьем, они устали от коньяка гораздо меньше. Можно сказать, совсем не устали, так что нужно было за ними приглядывать, особенно учитывая нрав господина камер-юнкера.

Ох уж этот Эндлунг. Не следовало бы так говорить, но Екатерина Иоанновна совершила большую ошибку, когда сочла этого господина подходящим наставником для своего старшего сына. Лейтенант, конечно, ловкая бестия: взгляд ясный и чистый, физиономия розовая, аккуратный пробор на золотистой голове, детский румянец на щеках - ну прямо ангел. С пожилыми дамами почтителен, ножкой шаркает, может с самым заинтересованным видом и про Иоанна Кронштадтского, и про чумку у левретки послушать. Неудивительно, что Екатерина Иоанновна от Эндлунга растаяла. Такой приятный и, главное, серьёзный молодой человек, не то что шалопаи-гардемарины из Морского корпуса или бездельники из Гвардейского экипажа. Нашла кому доверить опеку над Павлом Георгиевичем в первом большом плавании. Уж я насмотрелся на этого попечителя.

В первом же порту, Варне, Эндлунг разрядился павлином - в белый костюм, алую жилетку, звездчатый галстук, широченную панаму - и отправился в непотребный дом, ну и его высочество, тогда ещё совсем мальчика, потащил с собой. Я попробовал вмешаться, а лейтенант мне: «Я обещал Екатерине Иоанновне, что глаз с его высочества не спущу, куда я, туда и он». Я ему говорю: «Нет, господин лейтенант, её высочество сказали: куда он, туда и вы». А Эндлунг: «Это, Афанасий Степаныч, казуистика. Главное - мы будем неразлучны, как Аяксы». И протащил-таки юного мичмана по всем вертепам, до самого Гибралтара. А после Гибралтара до Кронштадта оба, и лейтенант, и мичман, вели себя смирно и даже на берег не сходили - только по четыре раза в день бегали к доктору делать спринцовки. Вот каков наставничек. От этого Эндлунга его высочество очень переменился, просто не узнать. Я уж и Георгию Александровичу намекал, а он только рукой махнул: ничего, мол, моему Полли такая школа только на пользу, а Эндлунг, хоть и балбес, но зато хороший товарищ и душа нараспашку, большого вреда от него не будет. На мой же взгляд это называется пускать козу в огород, если употребить народное выражение. Я Эндлунга этого насквозь вижу. Как же - душа нараспашку. Благодаря дружбе с Павлом Георгиевичем и вензель на погоны получил, а теперь ещё и камер-юнкера. Это же неслыханно - такое почтённое придворное звание какому-то лейтенантишке!