Стихотворение «Подражание Корану» написано Пушкиным в 1825 году. Это произведение состоит из 9 стихотворений, написанных поэтом под впечатлением полученным от прочтения Корана в переводе на русский язык , сделанный М. Веревкиным. В своем произведении поэт описывает эпизоды жизни Пророка (салляллаху аляйхи васаллям) и вольное изложение некоторых сур Корана.

В первом стихотворении Подражания Корана цикла Пушкин пишет о ниспослании Корана Пророку (салляллаху аляйхи васаллям), о могуществе Аллаха и о его милости к Мухаммаду (салляллаху аляйхи васаллям) и людям. Слова поэта: «Люби сирот» навеяны сурой Аль-Маидат («Подаяние»). Напоминание о том, что Пророк Мухаммад (салляллаху аляйхи васаллям) заботился о детях погибших мусульман.

Второе стихотворение «Подражаний» посвящается жёнам Пророка Мухаммада (салляллаху аляйхи васаллям) и его жизни.

О жёны чистые Пророка.
От всех вы жён отличены:

Под сладкой сенью тишины
Живите скромно: вам пристало
Безбрачной девы покрывало...

На основе сур «Абаса», «Аль-Вакиат», «Хадж» написано третье стихотворение произведения.

Аят Корана: «В тот день, как вы его увидите, каждая кормящая забудет того, кого кормила, а каждая обладательница ноши сложит свою ношу. И увидишь ты людей пьяными, но они не пьяны. Но наказание Аллаха – сильно» (Коран, 22:2). Пушкин пересказал в следующих словах:

Но дважды ангел вострубит;

И брат от брата побежит,
И сын от матери отпрянет
И все пред богом притекут
Обезображенные страхом
И нечестивые падут
Покрыты пламенем и прахом.»

Следующая часть – это вольный пересказ смысла аята «Разве ты не видел того, кто препирался с Ибрахимом о Господе его за то, что Аллах дал ему власть? Вот сказал Ибрахим: «Господь мой, Который оживляет и умерщвляет». Сказал Он: «Я оживляю и умерщвляю». Сказал Ибрахим: «Вот Аллах выводит солнце с востока, выведи же его с запада». И смущен был тот, который не верил: Аллах ведь не ведет прямо людей неправедных!»

Определение Пушкиным Корана как «Сияющий Коран» происходит от известных определений Последнего Писания: «Ясный, Славный, Благородный, Мудрый». Выражение Пушкина «да притечём и мы ко свету» его понимание сущности Ислама.

Шестой стих поэмы посвящен погибшим в боях с идолопоклонниками и язычниками. В нем говорится о Рае,который ожидает погибших.

В седьмом стихе Пушкин пересказывает суру Корана «Семейство Имрана». Он начинается с призыва к Пророку – «Восстань!»

Восстань боязливый:
В пещере твоей
Святая лампада
До утра горит.
Сердечной молитвой,
Пророк, удали
Печальные мысли,...

«В пещере твоей» –имеется в виду пещера горы Хира, в которой длительное время молился Пророк Мухаммад (салляллаху аляйхи васаллям), в которой в ночь 27 числа рамадана в 610 г. Был ниспослан Коран.

Восьмое стихотворение Подражания Корана Пушкина написано в форме молитвы написанной по мотивам многих сур Корана, в который говорится о справедливом отношении к сиротам и бедным.


Не сыпь своих даров расчётливой рукой:
Щедрота полная угодна небесам.

Закят или подаяние это обязанность мусульманина, Имущество человека – достояние Аллаха, из которого человек обязан давать закят: «...Если знаете в них доброе; наделите их чем-нибудь из своего имущества, каким наделил вас Бог».

В последнем стихе «Подражания Корану» Пушкин описал свои впечатления то суры «Аль-Бакарат» (Коран, 2:261). В нем поэт использует притчу о путнике, который роптал на Бога, о том милосердии, которое было оказано «Владыкой небес и земли» этому путнику:


Он жаждой томился и тени алкал...



Минувшее в новой красе оживилось...

«Подражание Корану» А.С. Пушкина, является его личным впечатлением от прочтения перевода Корана и попыткой использовать стиль Корана в написании этого произведения.

А.С. Пушкин. Стихотворения "Подражания Корану" полностью

Клянусь четой и нечетой,
Клянусь мечом и правой битвой,
Клянуся утренней звездой,
Клянусь вечернею молитвой:

Нет, не покинул я тебя.
Кого же в сень успокоенья
Я ввел, главу его любя,
И скрыл от зоркого гоненья?

Не я ль в день жажды напоил
Тебя пустынными водами?
Не я ль язык твой одарил
Могучей властью над умами?

Мужайся ж, презирай обман,
Стезею правды бодро следуй,
Люби сирот, и мой Коран
Дрожащей твари проповедуй.

О, жены чистые пророка,
От всех вы жен отличены:
Страшна для вас и тень порока.
Под сладкой сенью тишины
Живите скромно: вам пристало
Безбрачной девы покрывало.
Храните верные сердца
Для нег законных и стыдливых,
Да взор лукавый нечестивых
Не узрит вашего лица!

А вы, о гости Магомета,
Стекаясь к вечери его,
Брегитесь суетами света
Смутить пророка моего.
В паренье дум благочестивых,
Не любит он велеречивых
И слов нескромных и пустых:
Почтите пир его смиреньем,
И целомудренным склоненьем
Его невольниц молодых.

Смутясь, нахмурился пророк,
Слепца послышав приближенье:
Бежит, да не дерзнет порок
Ему являть недоуменье.

С небесной книги список дан
Тебе, пророк, не для строптивых;
Спокойно возвещай Коран,
Не понуждая нечестивых!

Почто ж кичится человек?
За то ль, что наг на свет явился,
Что дышит он недолгий век,
Что слаб умрет, как слаб родился?

За то ль, что бог и умертвит
И воскресит его - по воле?
Что с неба дни его хранит
И в радостях и в горькой доле?

За то ль, что дал ему плоды,
И хлеб, и финик, и оливу,
Благословив его труды,
И вертоград, и холм, и ниву?

Но дважды ангел вострубит;
На землю гром небесный грянет:
И брат от брата побежит,
И сын от матери отпрянет.

И все пред бога притекут,
Обезображенные страхом;
И нечестивые падут,
Покрыты пламенем и прахом.

С тобою древле, о всесильный,
Могучий состязаться мнил,
Безумной гордостью обильный;
Но ты, господь, его смирил.
Ты рек: я миру жизнь дарую,
Я смертью землю наказую,
На всё подъята длань моя.
Я также, рек он, жизнь дарую,
И также смертью наказую:
С тобою, боже, равен я.
Но смолкла похвальба порока
От слова гнева твоего:
Подъемлю солнце я с востока;
С заката подыми его!

Земля недвижна - неба своды,
Творец, поддержаны тобой,
Да не падут на сушь и воды
И не подавят нас собой.

Зажег ты солнце во вселенной,
Да светит небу и земле,
Как лен, елеем напоенный,
В лампадном светит хрустале.

Творцу молитесь; он могучий:
Он правит ветром; в знойный день
На небо насылает тучи;
Дает земле древесну сень.

Он милосерд: он Магомету
Открыл сияющий Коран,
Да притечем и мы ко свету,
И да падет с очей туман.

Не даром вы приснились мне
В бою с обритыми главами,
С окровавленными мечами,
Во рвах, на башне, на стене.

Внемлите радостному кличу,
О дети пламенных пустынь!
Ведите в плен младых рабынь,
Делите бранную добычу!

Вы победили: слава вам,
А малодушным посмеянье!
Они на бранное призванье
Не шли, не веря дивным снам.

Прельстясь добычей боевою,
Теперь в раскаянье своем
Рекут: возьмите нас с собою;
Но вы скажите: не возьмем.

Блаженны падшие в сраженье:
Теперь они вошли в эдем
И потонули в наслажденьи,
Не отравляемом ничем.

Восстань, боязливый:
В пещере твоей
Святая лампада
До утра горит.
Сердечной молитвой,
Пророк, удали
Печальные мысли,
Лукавые сны!
До утра молитву
Смиренно твори;
Небесную книгу
До утра читай!

VIII

Торгуя совестью пред бледной нищетою,
Не сыпь своих даров расчетливой рукою:
Щедрота полная угодна небесам.
В день грозного суда, подобно ниве тучной,
О сеятель благополучный!
Сторицею воздаст она твоим трудам.

Но если, пожалев трудов земных стяжанья,
Вручая нищему скупое подаянье,
Сжимаешь ты свою завистливую длань, -
Знай: все твои дары, подобно горсти пыльной,
Что с камня моет дождь обильный,
Исчезнут - господом отверженная дань.

И путник усталый на бога роптал:
Он жаждой томился и тени алкал.
В пустыне блуждая три дня и три ночи,
И зноем и пылью тягчимые очи
С тоской безнадежной водил он вокруг,
И кладез под пальмою видит он вдруг.

И к пальме пустынной он бег устремил,
И жадно холодной струей освежил
Горевшие тяжко язык и зеницы,
И лег, и заснул он близ верной ослицы -
И многие годы над ним протекли
По воле владыки небес и земли.

Настал пробужденья для путника час;
Встает он и слышит неведомый глас:
«Давно ли в пустыне заснул ты глубоко?»
И он отвечает: уж солнце высоко
На утреннем небе сияло вчера;
С утра я глубоко проспал до утра.

Но голос: «О путник, ты долее спал;
Взгляни: лег ты молод, а старцем восстал;
Уж пальма истлела, а кладез холодный
Иссяк и засохнул в пустыне безводной,
Давно занесенный песками степей;
И кости белеют ослицы твоей».

И горем объятый мгновенный старик,
Рыдая, дрожащей главою поник...
И чудо в пустыне тогда совершилось:
Минувшее в новой красе оживилось;
Вновь зыблется пальма тенистой главой;
Вновь кладез наполнен прохладой и мглой.

И ветхие кости ослицы встают,
И телом оделись, и рев издают;
И чувствует путник и силу, и радость;
В крови заиграла воскресшая младость;
Святые восторги наполнили грудь:
И с богом он дале пускается в путь.

ДРУГ ЖИВОТНЫХ
книга о внимании, сострадании и любви к животным

Библиотека И. Горбунова-Посадова
для детей и для юношества

ГУМАНИТАРНО-ЗООЛОГИЧЕСКАЯ ХРЕСТОМАТИЯ

Составила:
В. Лукьянская

Часть 2
Для старшего возраста
Выпуск второй

ЖИЗНЬ В ЛЕСУ

Типо-литография Т-ва И. Н. КУШНЕРЕВ и Кo. Пименовская ул., с. д.
МОСКВА, 1909

В 1875 году кончился пятилетний срок льготы, данной цыганам-вожакам медведей для окончаниях их промысла. Они должны были явиться в назначенные для сбора места и сами перебить своих зверей. Мне случилось видеть такую казнь в Бельске. С четырех уездов сошлись несчастные цыгане со всем своим скарбом, с лошадьми и медведями. Больше сотни косолапых зверей, от маленьких медвежат до огромных стариков в поседевших и выцветших шкурах было собрано на городском выгоне. Цыгане с ужасом ждали решительного дня. Цыгане с ужасом ждали решительного дня. Многие, пришедшие первыми, жили на городском выгоне уже недели две; начальство ждало прихода всех переписанных к тому времени цыган, чтобы устроить разом одну большую казнь.

Они шли по деревням, давая в последний раз свои представления. В последний раз медведи показывали свое искусство: плясали, боролись, показывали, как мальчишки горох воруют, как ходит молодица и как старая баба; в последний раз они получали угощение в виде стаканчика водки, который медведь, стоя на задних лапах, брал обеими подошвами передних, прикладывал к своему мохнатому рылу и, опрокинув голову назад, выливал в пасть, после чего облизывался и выражал свое удовольствие тихим ревом, полным каких-то странных вздохов. В последний раз к цыганам приходили старики и старухи, чтобы полечиться особым средством, состоящим в том, чтобы лечь на землю под медведя, который ложился на больного брюхом, широко растопырив во все стороны по земле свои четыре лапы, и лежал, пока цыган не считал лечения уже достаточно продолжительным. В последний раз их вводили в хаты, причем, если медведь добровольно соглашался войти, его вели в передний угол и сажали там и радовались его согласию, как доброму знаку; а если он, несмотря на все уговоры и ласки, не переступал порога, то хозяева печалились.

Большая часть цыган пришла из западных уездов, так что им приходилось спускаться в Бельску двухверстным спуском, и, завидев издали место своего несчастия, этот городок, с его соломенными и железными крышами и двумя-тремя колокольнями, женщины принимались выть, дети плакать, а медведи из сочувствия, а, может быть, кто знает, поняв из людских толков свою горькую участь, так реветь, что встречавшиеся обозы сворачивали с дороги в сторону, чтобы не слишком перепугать волов и лошадей, а сопровождавшие их собаки в визгом и трепетом забивались под самые возы.

Настало пасмурное, холодное, настоящее сентябрьское утро. Изредка накрапывал мелкий дождь, но, несмотря на него, множество зрителей обоего пола и всех возрастов пришли посмотреть любопытное зрелище.

В лагере не было большого шума: женщины забились в шатры, вместе с малыми ребятишками, чтобы не видеть казни, и только изредка из какого-нибудь из них вырывался отчаянный вопль; мужчины лихорадочно делали последние приготовления. Они откатывали к краю становища телеги и привязывали к ним зверей.

Медведи были не совсем спокойны: необыкновенная обстановка, странные приготовления, огромная толпа, большое скопление их самих в одном месте, - все приводило их в возбужденное состояние; они порывисто метались на своих цепях или грызли их, глухо рыча. Его сын, пожилой цыган, уже с серебристой проседью в черных волосах, и внук, с помертвевшими лицами, торопливо привязывали медведя.

Исправник поравнялся с ними.

Ну, старик, - сказал он, - прикажи ребятам, чтобы начинали.

Толпа зрителей заволновалась, поднялся говор, крики, но скоро все стихло, и среди мертвой тишины раздался негромкий, но важный голос. Это говорил старый Иван.

Дозволь, господин добрый, сказать мне слово. Прошу вас, братья, дайте мне первому покончить. Старше я всех вас: девяносто лет через год мне стукнет, а медведей вожу я сызмала. И во всем таборе нету медведя старше моего.

Он опустил серую курчавую голову на грудь, горько покачал ею и вытер кулаком глаза. Потом он выпрямился, поднял голову и продолжал громче и тверже прежнего:

Потому и хочу я первый покончить. Думал я, что не доживу до такого горя, и медведь мой любимый не доживет, да, видно, не судьба: своей рукой должен я убить его, кормильца своего и благодетеля. Отвяжите его, пустите на волю. Никуда не пойдет он: нам с ним, старикам, от смерти не бегать. Отвяжи его, Вася; не хочу убивать его, как скота, на привязи. Не бойтесь, - сказал он зашумевшей толпе, - не тронет он никого.

Юноша отвязал огромного зверя и отвел немного от телеги. Медведь уселся на задние лапы, спустив передние вниз, и раскачивался из стороны в сторону, тяжело вздыхая и хрипя. Он был действительно очень стар; его зубы были желты, шкура порыжела и вылезла; он дружелюбно и печально смотрел на своего старого хозяина единственным маленьким глазом. Кругом была мертвая тишина. Слышно было только, как звякали о стволы и тупо стучали о пыжи шомполы заряжаемых винтовок.

Дайте ружье, - твердо сказал старик.

Сын подал ему винтовку. Он взял ее и, прижимая к груди, начал говорить слова, обращаясь к медведю:

Убью я тебя сейчас, Потап. Дай Боже, чтобы старая рука моя не дрожала, чтобы попала тебе пуля в самое сердце. Не хочу я мучить тебя, не того ты заслужил, медведь мой старый, товарищ мой добрый! Взял я тебя маленьким медвежонком; глаз у тебя был выколот, нос от кольца гнил, болел ты и чах; я за тобой, как за сыном ходил и жалел тебя, и вырос ты большим и сильным медведем; нет другого такого во всех таборах, что здесь собрались. И вырос ты и не забыл добра моего: между людьми у меня друга такого, как ты, не было. Ты добр и смирен был, и понятлив, и всему выучился, и не видел я зверя добрее и понятливее. Что я был без тебя: Твоею работою вся семья моя жива. Ты справил мне две тройки коней, ты мне хату на зиму выстроил. Больше еще сделал ты: сына моего от солдатчины избавил. Большая наша семья, и всех, от старого до малого младенца, ты в ней до сих пор кормил и берег. И любил я тебя крепко, и не бил больно, а если виноват в чем перед тобою, прости меня, в ноги тебе кланяюсь.

Он повалился медведю в ноги. Зверь тихо и жалобно зарычал. Старик рыдал, вздрагивая всем телом.

Бей, батюшка! - сказал ему сын. - Не рви нам сердце.

Иван поднялся. Слезы больше не текли из его глаз. От отвел со лба упавшую на него свою седую гриву и продолжал твердым и звонким голосом:

И вот теперь я убить тебя должен… Приказали мне, старик, застрелить тебя своей рукой; нельзя тебе больше жить на свете. Что же? Пусть Бог на небе рассудит нас с ними.

Он взвел курок и твердой еще рукой прицелился в зверя, в грудь, под левую лапу. И медведь понял. Из его пасти вырвался жалобный, отчаянный рев; он встал на дыбы, подняв передние лапы и, как будто закрывая ими себе глаза, чтобы не видеть страшного ружья. Вопль раздался между цыганами; в толпе многие плакали; старик с рыданием бросил ружье о землю и бессильно повалился на него. Сын бросился подымать его, а внук его схватил ружье.

Будет! - закричал он диким, исступленным голосом, сверкая глазами. - Довольно! Бей, братцы, один конец!

И, подбежав к зверю, он приложил дуло в упор к его уху и выстрелил. Медведь рухнул безжизненной массой; только лапы его судорожно вздрогнули, и пасть раскрылась, как будто зевая. По всему табору затрещали выстрелы, заглушаемые отчаянным воплем женщин и детей. Легкий ветер относил дым к реке.

Сорвался! Сорвался! - раздалось в толпе. Как стадо испуганных овец, все кинулись врассыпную. Лошади, запряженные в ожидавшие господ экипажи, начали беситься и понеслись в разные стороны. Но опасность была вовсе не так велика. Обезумевший от ужаса зверь, не старый еще темно-бурый медведь, с обрывком цепи на шее, бежал с удивительной легкостью; перед ним все расступалось, и он мчался, как ветер, прямо по городу. Несколько цыган с ружьями бежали за ним. Попадавшиеся по дороге немногие пешеходы прижимались к стенам, если не успевали прятаться за ворота. Ставни запирались; все живое попряталось; исчезли даже собаки.

Медведь несся мимо собора, по главной улице, иногда кидаясь в сторону, как бы отыскивая себе место, куда бы спрятаться; но все было заперто. Он промчался мимо лавок, встреченным неистовым криком приказчиков, которые хотели его испугать, пролетел мимо банка, прогимназии, казармы уездной команды, на другой конец города, выбежал на дорогу, на берег реки и остановился. Преследователи отстали. Но скоро на улице показалась толпа уже не одних цыган. Исправник и полковник ехали на дрожках, с ружьями в руках; цыгане и взвод солдат поспевали за ними бегом.

Вот он! Вот он! - закричал исправник. - Жарь, катай его!

Раздались выстрелы. Одна из пуль задела зверя; в смертельном страхе он побежал быстрее прежнего. За версту от города, вверх по речке, куда бежал он, находится большая водяная мельница, со всех сторон окруженная небольшим, но густым лесом; зверь направлялся туда. Но, запутавшись в рукавах реки, он сбился с дороги; широкое пространство воды отделяло его от густой дубовой заросли, где он, может быть, мог бы найти если не спасение, то отсрочку. Но он не решился плыть. На этой стороне густо разросся странный кустарник, растущий только в южной России, так называемый лициум. Его длинные, гибкие, не ветвистые стебли растут так густо, что человеку почти невозможно пройти сквозь заросль, но у корней есть щели и прогалины, в которые могут пролезать собаки, а так как они часто ходят туда спасаться от жары и понемногу расширяют проход своими боками, то в густой заросли образуется со временем целая путаница ходов. Туда и кинулся медведь. Мукосеи, смотревшие на него из верхнего этажа мельницы, видели это, и когда прибежала запыхавшаяся и измученная погоня, исправник приказал оцепить место, где скрывался зверь.

Несчастный забился в самую глубину кустов; рана его от пули, сидевшей у него в ляжке, сильно болела; он свернулся в комок, уткнув морду в лапы, и лежал неподвижно, оглушенный, обезумевший от страха, лишившего его возможности защищаться. Солдаты стреляли в кусты, думая задеть его и заставить зареветь, но попасть наугад было трудно.

Его убили уже поздно вечером, выгнав из убежища огнем. Всякий, у кого было ружье, считал своим долгом всадить пулю в издыхающего зверя, и когда с него сняли шкуру, она никуда не годилась.

По В. Гаршину, с. 36-40

Т ам далеко-далеко, где горы синеют под самыми небесами, где вершины и ледники блестят и переливают чудными фиолетовыми красками, там на одной дикой отвесной скале гордый орел свил свое гнездо. Покрытые лесом долины, где шумели потоки, пересекали эти горы, постепенно суживаясь и под конец совершенно пропадая.

Когда орел на своих могучих крыльях в полусвете начинающегося нового дня, высматривая добычу, залетал сюда, в эти высоты, нуда не может достигать человеческое зрение, то мог отсюда различить малейшую полевую мышь, как только она показывалась там, внизу, на поверхности. Иными днями, пускаясь на охоту, орел искрещивал целые сотни миль, носясь над каменистыми пустынями, над дикими скалами и мрачными бездонными пропастями или подернутыми серым мхом равнинами.

Однажды, возвращаясь с утренней охоты за многие сотни миль от своего гнезда, орел направлялся через каменистые пустыни домой, к своему орленку, с новорожденной серной в когтях. Когда же он опустился к гнезду, то яростно забил крыльями, и дикий пронзительный крик, многократно повторяемый эхом, огласил котловину. Могучие ветви, служившие подножием гнезду, теперь, покрытые длинными прядями грязного, окровавленного и перемешанного с перьями мха, повисли на выступе скалы: гнездо было разорено и разграблено, и орленка, который уже начинал пробовать свои крылья и упражнять когти клюв над все более и более крупной добычей, не было видно нигде.

Тогда орлица взвилась и стала подниматься все выше, пока эхо не разносило уже более ее крика в уединенье скал. Зорко высматривая, стала она носиться взад и вперед.

Глубоко внизу два охотника возвращались из леса. Вдруг над их головами что-то с силой прошумело. Один из этих охотников нес за спиною корзину из ивовых прутьев и в ней пойманного молодого орла. Между тем как охотники, оставляя за собой милю за милей, быстро шагали на своем обратном пути по направлению к одному из самых высокорасположенных крестьянских дворов, орлица-мать, ревниво наблюдая за ними, держала тот же путь в воздушной вышине. Сквозь голубые просветы облаков ей видно было, как по прибытии охотников и большие, и малые, - все собрались во дворе вокруг корзины из ивовых прутьев.

Целый день летала орлица над этим двором. Когда же сгустились сумерки, она слетела к самой дымовой трубе, и люди, бывшие во дворе, слышали в вечернем мраке какой-то странный и неприятный крик над кровлей дома. А рано-рано утром, когда сквозь сумрак еще едва начинал золотиться солнечный свет, орлица опять поднялась высоко кверзху, все не спуская своего зоркого взгляда с крестьянского двора.

Она видела, как старшие сыновья рубили и тесали доски перед дверями дома, между тем как дети стояли и смотрели на эту работу. А затем, несколько позднее, на средину двора вынесли большую деревянную клетку, сквозь перекладины которой орлица-мать ясно могла различить своего орленка, как ре метался, взмахивая крыльями, и, не переставая, бил клювом, пытаясь вырваться на свободу.

Клетка стояла теперь одиноко; кругом нее не было видно никого из людей. Солнце поднималось все выше и выше, наступил жаркий полдень, а орлица все парила там, за облаками, и следила за каждым движением своего птенца.

Но вот, когда день уже близился к вечеру, на дворе появились дети и затеяли между собой веселые игры. Некоторые из взрослых тоже вышли на улицу и принялись за свою обычную работу. Вечер были тихий, и молодая жена одного из сыновей вынесла своего малютку и положила его на лужайку, а сама стала между тем полоскать у колодца белье. На крыше сарая щебетали две веселые сороки, свившие себе гнездо на высокой иве, около дома; внизу прыгало несколько воробьев, чирикая и поклевывая рассыпанные у дверей сарая зерна.

Внезапно в воздухе с быстротою молнии пронеслась какая-то тень, среди тишины раздался свист могучих крыльев и странное шипение.

Когда молодая женщина торопливо оглянулась на этот звук, то увидела поднимавшегося с лужайки исполинского орла. Охваченная леденящим ужасом, она вскочила на ноги. Хищная птица держала в своих когтях ее младенца, и своим напряженным взглядом женщина в течение одной секунды могла следить, как неизмеримое воздушное пространство синело между ребенком и землею.

Дикий, безумный ужас вдохновил мать. Она бросилась к клетке, выхватила оттуда молодого орла и, не заботясь о том, что он в кровь царапал и клевал ей голову и лицо, она с воплем и криком держала его обеими руками, поднимая кверху.

Орлица-мать одну минуту остановилась в воздухе, и всякий раз, как она взмахивала крыльями для того, чтобы поддержать себя в этой неподвижности, женщина различала младенца, как он в своих пеленках, точно червяк, повис между когтями хищника.

И вдруг ей показалось, что птица начинает опускаться. Затаив дыхание, она следила за тем, как птица действительно плавно опускалась снова к лужайке. Тут женщина выпустила из рук молодого орла и, как безумная, бросилась к своему ребенку, а орлица схватила своего орленка.

Под действием отчаяния обе женщины поняли друг друга.

По Ионасу Ли, с. 183-185

В лесу, на охоте, я заметил в кустах дикую козу. Красивое животное стояло неподвижно, низко опустив свою голову, словно обнюхивая что-то, лежащее у его ног. При моем приближении коза вздрогнула, сделала отчаянный прыжок и исчезла в чаще, а на месте остался крохотный козленок, больной, со сломанной ножкой; он, конечно, не мог убежать вслед за матерью.

Я взял его на руки и понес домой.

Козленок дрожал и рвался, и его чудные, черные глаза были полны слез и выражения смертельного страха.

Пройдя немного, я услыхал за собою легкий шорох и обернулся - коза-мать шла за мною следом.

Какое славное жаркое! - со смехом произнес мой товарищ, поджидавший меня на перепутье.

Как хорошо, что коза не могла понять этой злой и неуместной шутки!

Н. Каразин, с. 217

К ак синица появляется около человеческих жилищ с первыми осенними морозами, так и красногрудый снегирь является верным спутником бабушки-зимы и снега - недаром и назван он снегирем . Как стала на Матрену (9-го ноября) зима на ноги да запушила землю белым снегом, - откуда не взялись, снегурки тут уж как тут на рябине под окошком. А как начала Евдокия (1-го марта) весну снаряжать да почернела дорога - только их и видели: красногрудых зимних гостей и след простыл.

Нужно ли описывать наружность снегиря? Кто не знает его? Кто не видал этой пухлой, красногрудой птички с белым, как снег, надхвостьем, голубовато-серой спинкой и черынми, с синим отливом головкой, крыльями и хвостом? Если кому, может быть, и не приводилось видеть снегиря на воле, то уж, вероятно, случалось любоваться этой красивой птичкой в клетке или хоть, по крайней мере, на раскрашенной картинке.

Стайка снегирей самцов на запущенном снегом или обиндевелом дереве, освещенная розоватыми лучами зимнего солнца, - это такая картина, на которую не налюбуешься. Самочки снегурки далеко не так красивы, потому что снизу они не красные, а темно-серые, так же, как и молодые снегири, до одного года, да и головка у них не черная, а буровато-серая.

Полет у снегиря легкий и красивый, волнообразный, по земле он скачет довольно неуклюже, короткими прыжками.

Очень негромкая, скромная песенка снегиря состоит из грустных, слегка картавых свистов, перемежающихся с совсем не музыкальными скрипами, похожими на скрип колес немазаной телеги, но все же, несмотря на это, снегуркина песня имеет свою прелесть, особенно когда она поется в один их тех прекрасных, тихих, ясных, полутеплых дней, какие бывают у нас иногда во второй половине февраля, - в те дни, когда в воздухе чувствуется уже нежное, хотя и еще очень слабое дыхание весны. Выйдешь на минуту на пригретое солнцем крыльцо, и вдруг донесется до слуха тихое пение снегиря, неподвижно сидящего, нахохлившись, на ветке недалекой рябины, - и тебе хорошо и приятно станет на душе…

У снегирей, в отличие от большинства певчих птиц, у которых поют обыкновенно только самцы, поют и самочки.

Чаще же всего вместо песни снегири издают однообразный, довольно тихий свист, свист этот имеет какой-то особенный, грустный, но вместе с тем чрезвычайно приятный оттенок; этим свистом, придавая ему только различный характер, снегирь подманивает к себе своих детей или других товарищей снегирей, предостерегает им их от грозящей опасности, выражает жалобу о потерянном друге и прочее тому подобное. И свист его обыкновенно бывает совершенно правильно понят другими снегирями.

Водятся снегири почти по всей Европе. В южных наших губерниях они встречаются только в качестве зимних гостей, в средней же и северной России они водятся круглый годы, проводя лето в тенистых лесах, а на зиму подлетая к человеческим жилищам.

Возвратившись с наступлением весны в свои родные леса, снегири вскоре приступают к постройке гнезд. Гнездо снегиря помещается невысоко над землею (от? до 1 сажени) и состоит снаружи из искусно свитых, тонких, сухих прутиков, а внутри выложено мягким древесным мхом, шерстью, волосом и нежными листиками.

В мае месяце в гнезде уже можно найти 4-6 маленьких бледно-зеленоватых пестрых яичек. Выкармливаются молодые снегири мелкими и недозрелыми семенами; более же жесткие семена родители предварительно размягчают у себя в зобу.

Пищу взрослых снегирей составляют главным образом тоже различные семена, а также зернышки разных ягод, больше всего рябины. Самой мякоти ягод она не ест, а только вылущивает из них зернышки. По вылете из гнезда молодые снегири долго еще остаются под надзором стариков.

Осенью снегири сбиваются в небольшие стайки и с наступлением зимы приближаются к человеческим жилищам, где и кормятся ягодами рябины и разными семенами, до которых не решаются добраться другие, менее доверчивые птицы. В стае снегири очень дружны между собою, и если убит один из членов стайки, все остальные снегири долго скучают о погибшем товарище, свистят как-то особенно грустно и тревожно и долго не решаются покинуть то место, где он погиб.

О том, что снегирей ловят и стреляют для жаркого, не хочется даже и упоминать… На рынках, в больших городах их продают иногда целыми вязанками.

Стыдно не столько тем, кто приносит их на рынок (это, большею частью, люди бедные и темные), а тем, кто их покупает и несет к себе на кухню!

По Д. Кайгородову, с. 331-332

Анализ стихотворения А.С. Пушкина "Подражания Корану"

«И путник усталый на Бога роптал. » представляет собой девятое, заключительное стихотворе­ние цикла «Подражания Корану», написанного в 1825 году. Пушкин, опираясь на русский пере­вод М. Веревкина, вольно переложил фрагменты сур, то есть глав Корана. Жанр - притча.

Цикл Пушкина «Подражания Корану» представляет собой не просто отдельные, хотя и взаи­мосвязанные между собой эпизоды из жизни пророка, но важнейшие этапы человеческой судьбы вообще.

Завершающее стихотворение цикла «И путник усталый на Бога роптал. » носит явно притчевый характер, и сюжет его достаточно прост. «Путник усталый» томится от жажды, вызванной зноем пустыни, сосредоточен на своих физических страданиях. Он «ропщет» на Бога, потеряв на­дежду на спасение, и не осознает Божественного вездеприсутствия, не верит в постоянную заботу Творца о своем творении.

Когда герой уже совсем было теряет веру в спасение, он видит колодец с водой и жадно утоляет жажду. После этого он засыпает на долгие годы. Проснувшись, путник обнаруживает, что по воле Всевышнего спал долгие годы и стал стариком:


Рыдая, дрожащей главою поник.

Но происходит чудо: Бог возвращает герою молодость:

И чувствует путник и силу, и радость;

В крови заиграла воскресшая младость;

Святые восторги наполнили грудь:

И с Богом он дале пускается в путь.

В этом стихотворении Пушкин использует мифологический сюжет «смерти - возрождения», за счет чего оно носит обобщающий характер. Путник воспринимается как человек вообще. Его «смерть» и «воскресение» символизируют жизненный путь человека от заблуждения к истине, от неверия к вере, от мрачного разочарования к оптимизму. Таким образом, «воскресение» героя трактуется, прежде всего, как духовное возрождение.

Нашёл ошибку? Выдели и нажми ctrl + Enter

Анализ стихотворения Александра Пушкина «Подражание Корану»

Пушкин известен своим мятежным характером и вольным духом. Ему сложно было держать свои мысли под контролем и не изливать их на бумагу. Из-за своего сложного характера он наживал врагов и имел сплошные проблемы. После своей южной ссылки, поэт вновь попадает под гонения. Его садят под арест в семейном поместье в Михайловское. Единственное, что позволялось делать молодому бунтовщику в течении целых двух лет - посещать своих соседей.

В разговорах с соседями поэт позволял себе не сдерживать собственных мыслей, порой приводя людей в ужас. Особенно ему запомнились разговоры с Прасковьей Александровной Осиповой. Эта женщина была умна и образована. С ней можно было часами обсуждать разнообразные темы и даже спорить. Их споры о мировых религиях и вере сильно повлияли на поэта. Свое стихотворение « Подражание Корану» Пушкин посвятил именно этой образованной женщине. В 1825 году оно вышло из-под пера автора и вызвало много споров.

Это стихотворение до сих пор воспринимается неоднозначно. В нем автор затронул такую тонкую тему, как религия. Прикрывшись мусульманством, как самой строгой и непримиримой религией, он говорил о совершенно любой вере и религии. Он затронул столь тонкие темы, что получил много недоброжелательных отзывов. Пушкина стали называть атеистом. Но так считали те, кто не понял, что хотел донести автор. А автор хотел сказать, что религия, вера - это не только соблюдение каких-то традиций и обычаев, это искренняя любовь к богу. А те, кто не понимает сути той или иной веры - просто принижает собственную личность.

Сам Пушкин уважал все религии. И это выражено в том, как тонко и чутко он употреблял выдержки из Корана. Текст произведения построен на выдержках из Корана. Чтобы понимать суть этого произведения, нужно хоть как-то быть знакомым с Исламом, с его основными постулатами.

«Подражание Корану» - это стихотворный цикл, состоящий из девяти частей. Каждая часть - отдельное произведение. В каждой части повествуется история из жизни пророка Мохаммеда. Но они связаны одной общей идей, темой и смыслом.

Это стихотворение относится к философской лирике Пушкина. Оно показывает, что автор может не только мастерски описывать природу и лирические переживания. Но он также остро воспринимает общественные проблемы. Тонко чувствует изменения и реагируют на них. Это произведение наполнено духом свободы и призывает людей быть честными, прежде всего, с самими собой.

После Южной ссылки Александр Пушкин был вынужден провести почти два года под домашним арестом, став негласным узником родового поместья Михайловское, где роль надзирателя добровольно взял на себя отец поэта. Единственным развлечением 26-летнего бунтаря стали визиты к соседям, где он мог чувствовать себя достаточно свободно и не опасаться того, что его крамольные речи станут достоянием царской охранки.

Владелицей имения Тригорское, которое располагалось неподалеку от Михайловского, была помещица Прасковья Александровна Осипова, к которой поэт испытывал очень теплые и дружеские чувства. Эта женщина отличалась тонким умом и была весьма эрудированной особой, поэтому Пушкин любил беседовать с ней на различные темы, включая религиозные. Именно Прасковье Осиповой после очередных жарких дебатов поэт посвятил свое стихотворение «Подражания Корану». написанное в 1925 году и состоящее из девяти отдельных глав.

После прочтения цикла стихотворений «Подражания Корану» создается впечатление, что Пушкин считает себя атеистом, но это совсем не так. Он принимает любую веру, и с уважением относится к людям набожным. Но при этом не желает смириться с тем, что для кого-то религия является путем к духовному очищению, а кто-то использует ее в своих корыстных целях.

«Подражания Корану» А.Пушкин

Посвящено П. А. Осиповой

Клянусь четой и нечетой,
Клянусь мечом и правой битвой,
Клянуся утренней звездой,
Клянусь вечернею молитвой:

Нет, не покинул я тебя.
Кого же в сень успокоенья
Я ввел, главу его любя,
И скрыл от зоркого гоненья?

Не я ль в день жажды напоил
Тебя пустынными водами?
Не я ль язык твой одарил
Могучей властью над умами?

Мужайся ж, презирай обман,
Стезею правды бодро следуй,
Люби сирот, и мой Коран
Дрожащей твари проповедуй.

О, жены чистые пророка,
От всех вы жен отличены:
Страшна для вас и тень порока.
Под сладкой сенью тишины
Живите скромно: вам пристало
Безбрачной девы покрывало.
Храните верные сердца
Для нег законных и стыдливых,
Да взор лукавый нечестивых
Не узрит вашего лица!

А вы, о гости Магомета,
Стекаясь к вечери его,
Брегитесь суетами света
Смутить пророка моего.
В паренье дум благочестивых,
Не любит он велеречивых
И слов нескромных и пустых:
Почтите пир его смиреньем,
И целомудренным склоненьем
Его невольниц молодых.

Смутясь, нахмурился пророк,
Слепца послышав приближенье:
Бежит, да не дерзнет порок
Ему являть недоуменье.

С небесной книги список дан
Тебе, пророк, не для строптивых;
Спокойно возвещай Коран,
Не понуждая нечестивых!

Почто ж кичится человек?
За то ль, что наг на свет явился,
Что дышит он недолгий век,
Что слаб умрет, как слаб родился?

За то ль, что бог и умертвит
И воскресит его - по воле?
Что с неба дни его хранит
И в радостях и в горькой доле?

За то ль, что дал ему плоды,
И хлеб, и финик, и оливу,
Благословив его труды,
И вертоград, и холм, и ниву?

Но дважды ангел вострубит;
На землю гром небесный грянет:
И брат от брата побежит,
И сын от матери отпрянет.

И все пред бога притекут,
Обезображенные страхом;
И нечестивые падут,
Покрыты пламенем и прахом.

С тобою древле, о всесильный,
Могучий состязаться мнил,
Безумной гордостью обильный;
Но ты, господь, его смирил.
Ты рек: я миру жизнь дарую,
Я смертью землю наказую,
На всё подъята длань моя.
Я также, рек он, жизнь дарую,
И также смертью наказую:
С тобою, боже, равен я.
Но смолкла похвальба порока
От слова гнева твоего:
Подъемлю солнце я с востока;
С заката подыми его!

Земля недвижна - неба своды,
Творец, поддержаны тобой,
Да не падут на сушь и воды
И не подавят нас собой.

Зажег ты солнце во вселенной,
Да светит небу и земле,
Как лен, елеем напоенный,
В лампадном светит хрустале.

Творцу молитесь; он могучий:
Он правит ветром; в знойный день
На небо насылает тучи;
Дает земле древесну сень.

Он милосерд: он Магомету
Открыл сияющий Коран,
Да притечем и мы ко свету,
И да падет с очей туман.

Не даром вы приснились мне
В бою с обритыми главами,
С окровавленными мечами,
Во рвах, на башне, на стене.

Внемлите радостному кличу,
О дети пламенных пустынь!
Ведите в плен младых рабынь,
Делите бранную добычу!

Вы победили: слава вам,
А малодушным посмеянье!
Они на бранное призванье
Не шли, не веря дивным снам.

Прельстясь добычей боевою,
Теперь в раскаянье своем
Рекут: возьмите нас с собою;
Но вы скажите: не возьмем.

Блаженны падшие в сраженье:
Теперь они вошли в эдем
И потонули в наслажденьи,
Не отравляемом ничем.

Восстань, боязливый:
В пещере твоей
Святая лампада
До утра горит.
Сердечной молитвой,
Пророк, удали
Печальные мысли,
Лукавые сны!
До утра молитву
Смиренно твори;
Небесную книгу
До утра читай!

Торгуя совестью пред бледной нищетою,
Не сыпь своих даров расчетливой рукою:
Щедрота полная угодна небесам.
В день грозного суда, подобно ниве тучной,
О сеятель благополучный!
Сторицею воздаст она твоим трудам.

Но если, пожалев трудов земных стяжанья,
Вручая нищему скупое подаянье,
Сжимаешь ты свою завистливую длань, -
Знай: все твои дары, подобно горсти пыльной,
Что с камня моет дождь обильный,
Исчезнут - господом отверженная дань.

И путник усталый на бога роптал:
Он жаждой томился и тени алкал.
В пустыне блуждая три дня и три ночи,
И зноем и пылью тягчимые очи
С тоской безнадежной водил он вокруг,
И кладез под пальмою видит он вдруг.

И к пальме пустынной он бег устремил,
И жадно холодной струей освежил
Горевшие тяжко язык и зеницы,
И лег, и заснул он близ верной ослицы -
И многие годы над ним протекли
По воле владыки небес и земли.

Настал пробужденья для путника час;
Встает он и слышит неведомый глас:
«Давно ли в пустыне заснул ты глубоко?»
И он отвечает: уж солнце высоко
На утреннем небе сияло вчера;
С утра я глубоко проспал до утра.

Но голос: «О путник, ты долее спал;
Взгляни: лег ты молод, а старцем восстал;
Уж пальма истлела, а кладез холодный
Иссяк и засохнул в пустыне безводной,
Давно занесенный песками степей;
И кости белеют ослицы твоей».

И горем объятый мгновенный старик,
Рыдая, дрожащей главою поник…
И чудо в пустыне тогда совершилось:
Минувшее в новой красе оживилось;
Вновь зыблется пальма тенистой главой;
Вновь кладез наполнен прохладой и мглой.

И ветхие кости ослицы встают,
И телом оделись, и рев издают;
И чувствует путник и силу, и радость;
В крови заиграла воскресшая младость;
Святые восторги наполнили грудь:
И с богом он дале пускается в путь.

Анализ стихотворения Пушкина «Подражания Корану»

После Южной ссылки Александр Пушкин был вынужден провести почти два года под домашним арестом, став негласным узником родового поместья Михайловское, где роль надзирателя добровольно взял на себя отец поэта. Единственным развлечением 26-летнего бунтаря стали визиты к соседям, где он мог чувствовать себя достаточно свободно и не опасаться того, что его крамольные речи станут достоянием царской охранки.

Владелицей имения Тригорское, которое располагалось неподалеку от Михайловского, была помещица Прасковья Александровна Осипова, к которой поэт испытывал очень теплые и дружеские чувства. Эта женщина отличалась тонким умом и было весьма эрудированной особой, поэтому Пушкин любил беседовать с ней на различные темы, включая религиозные. Именно Прасковье Осиповой после очередных жарких дебатов поэт посвятил свое стихотворение «Подражание Корану», написанное в 1925 году и состоящее из девяти отдельных глав.

Каждая из них – это отдельное произведение, повествующее об одном из эпизодов жизни пророка Магомета. Тем не менее, все части стихотворения объединены между собой общей нитью повествования. Однако за религиозным сюжетом просматриваются черты обычного человека, который должен повиноваться законам, не понимая их смысла. Это и «жены чистые пророка» - мусульманские девушки, обреченные на безбрачие, и мусульмане-воины, которые во имя своей веры обнажают мечи, считая, что «блаженны падшие в сраженьи». Именно по этой причине, обращаясь ко всем верующим, поэт призывает: «Восстань, боязливый». И это касается не только мусульман, но и православных, которые действительно живут по законам Божьим, не отдавая себе отчета в том, что кто-то, прикрываясь именем всевышнего, свободно творит беззаконие.

После прочтения цикла стихотворений «Подражание Корану» создается впечатление, что Пушкин считает себя атеистом, но это совсем не так. Он принимает любую веру, и с уважением относится к людям набожным . Но при этом не желает смириться с тем, что для кого-то религия является путем к духовному очищению, а кто-то использует ее в своих корыстных целях.

Теософические споры с Прасковьей Осиповой, которая была очень набожным человеком, натолкнули Пушкина на идею изложить свои взгляды в стихотворной форме. Причем, избрал он для этих целей именно мусульманство как более жесткую и непримиримую религию, в которой человеку как таковому отводится второстепенная роль, что является прекрасным инструментом для манипулирования его сознанием.

«Подражания Корану», анализ цикла стихотворений Пушкина

История создания

Стихотворение «Подражания Корану» было написано в 1824 году. Пушкину 25 лет. Южная ссылка закончилась, но поэт вынужден ещё 2 года жить в Михайловском под домашним арестом. За ним шпионил отец, вскрывая его письма. Узнав об этом, Пушкин на некоторое время нашёл приют у соседей по имению. Хозяйка Тригорского, Прасковья Александровна Осипова, была женщиной образованной и умной. Она была набожной, часто спорила с молодым поэтом о вере. Именно ей Пушкин посвятил «Подражания Корану», хотя в цикле речь идёт не о христианстве, а об исламе.

Хронологически первым было стихотворение «Смутясь, нахмурился пророк». Затем «Торгуя совестью пред бледной нищетой», о котором Пушкин писал брату Льву, что он трудится во славу Корану. Первые стихотворения цикла не имели мусульманского колорита. Это рассуждения о вере и месте человека в ней. Томашевский называл их духовными одами.

В ссылке в Михайловском Пушкин изучил доступный ему не очень точный французский перевод Корана и жизнеописание Магомета. Приметы мусульманского конкретизировались в стихах «Клянусь четой и нечетой», которые открывают цикл, и в других стихотворениях.

Литературное направление, жанр

Цикл «Подражания Корану» написан в тот период творчества Пушкина, который исследователи условно называют переходом от романтизма к реализму. Лирический герой каждого отдельного стихотворения романтик, безоговорочно верящий в свою правоту и непогрешимость Бога, которому он служит. Но жизненные обстоятельства героев вынуждают читателя замечать нестыковки, ненужные и бессмысленные жертвы веры. Кажется, что над циклом стоит образ наблюдателя, который выше лирического героя каждого отдельного стихотворения и, как Бог Магомету, диктует ему своё критическое (то есть реалистическое) отношение.

Цикл относится к философской лирике, так как это рассуждения о месте человека в мирозданье, о Боге. Стихотворения внутри цикла тоже можно разделить на три группы: духовные оды, то есть прославляющие Аллаха; назидательно-проповеднические и агиографические, то есть описывающие жизнь пророка Магомета.

Тема, основная мысль и композиция

Цикл состоит из девяти отдельных произведений. Каждое перепевает какую-нибудь суру (главу) Корана или эпизод из жизни Магомета. Все части связаны общими мотивами, тематикой.

Первая часть о том, как Аллах дал пророку Коран. Вторая часть о жёнах и друзьях пророка. Третья – о человеческой гордыне и воздаянии, четвёртая – о том, как пророк посмел равняться с Богом, пятая восхваляет Бога-творца, Бога-создателя. Шестая посвящена воинам Аллаха, которые погибли за веру и вошли в эдем. Седьмая часть посвящена эпизоду из жизни Магомета, когда Бог сокрыл его от врагов в пещере. Восьмая часть учит, каким должно быть истинное, угодное Богу подаяние. Цикл заканчивается притчей о ропщущем на Бога.

Каждая часть – это какая-нибудь грань веры. Цикл в целом об истинной вере и о заблуждениях человеческого ума. В первой части Пушкин употребляет по отношению к человеку определение «дрожащая тварь», использованное потом Достоевским в «Преступлении и наказании». Интересно, что подобных слов нет в Коране, но они были во французском переводе, который читал Пушкин. В третьей части речь идёт о том, может ли страх приводить к Богу. Шестая часть подталкивает к вопросу, стоит ли умирать за веру.

Основная мысль цикла не в критике ислама или какой-либо другой веры, например, христианства. Пушкин со всем почтением относится к Корану, даже пишет в примечаниях, что «многие нравственные истины изложены в Коране сильным и поэтическим образом». В то же время лирический герой не вступает в изображённые отношения между Богом, пророком, праведниками и грешниками, верными и неверными. Лирический герой занимает позицию стороннего наблюдателя и пытается проанализировать мотивы и поступки Бога, пророка и людей, уложить их в цельную картину мира. Если считать последнюю притчу выводом, моралью, то лирический герой примиряется с Богом. Может быть, именно поэтому Пушкин посвятил цикл Осиповой, желавшей этого примирения в жизни поэта.

Путник (аллегория живущего) ропщет на Бога несправедливо, потому что он даёт всё необходимое (кладезь под пальмой). Но, получив просимое, нельзя расслабляться и засыпать, иначе наступает духовная смерть. Если же человек опомнится и обратится к Богу без ропота, то душа его наполняется святыми восторгами, «и с Богом он далее пускается в путь».

Размер и рифмовка

Первые шесть частей написаны шестистопным ямбом, седьмая часть – двустопным амфибрахием, восьмая – шестистопным ямбом, девятая – четырёхстопным амфибрахием. Разнообразие стихотворных размеров подчёркивает широту изображаемых тем. Рифма встречается женская и мужская. Рифмовка самая разная: и парная, и кольцевая, и перекрёстная. Строки седьмой части не рифмуются. Создаётся впечатление, что эта молитва прямо из Корана.

Тропы и образы

Стиль священной книги Пушкин передаёт с помощью старославянизмов, как и в тех случаях, когда он пишет на библейские темы: сень, жажда, глава, стезя, тварь . Используются эпитеты высокого стиля: благочестивый, велеречивый, нескромный, пустой, целомудренный .

В некоторых частях Пушкин вообще не использует тропы, например, в третьей. От этого картина человеческих преступлений и Божьего суда особенно правдива и грозна. В пятой части, где описано творение Божье, наоборот, есть и великолепные сравнения (солнце светит, как масло в лампадном хрустале), и метафоры (верующие притекают ко свету, с очей падает туман). Богаты тропами восьмая и девятая части, которые как будто меньше связаны по смыслу с остальным циклом: это поучение и притча на общечеловеческие темы. Последнее стихотворение подводит итог всего цикла и перекликается с первым: не ропщи на те трудности, которые описаны вначале, и в конце получишь воздаяние.

Александр Пушкин

ПОДРАЖАНИЕ КОРАНУ

Посвящено П. А. Осиповой

Клянусь четой и нечетой,
Клянусь мечом и правой битвой,
Клянуся утренней звездой,
Клянусь вечернею молитвой:

Нет, не покинул я тебя.
Кого же в сень успокоенья
Я ввел, главу его любя,
И скрыл от зоркого гоненья?

Не я ль в день жажды напоил
Тебя пустынными водами?
Не я ль язык твой одарил
Могучей властью над умами?

Мужайся ж, презирай обман,
Стезею правды бодро следуй,
Люби сирот, и мой Коран
Дрожащей твари проповедуй.

О, жены чистые пророка,
От всех вы жен отличены:
Страшна для вас и тень порока.
Под сладкой сенью тишины
Живите скромно: вам пристало
Безбрачной девы покрывало.
Храните верные сердца
Для нег законных и стыдливых,
Да взор лукавый нечестивых
Не узрит вашего лица!

А вы, о гости Магомета,
Стекаясь к вечери его,
Брегитесь суетами света
Смутить пророка моего.
В паренье дум благочестивых,
Не любит он велеречивых
И слов нескромных и пустых:
Почтите пир его смиреньем,
И целомудренным склоненьем
Его невольниц молодых.

Смутясь, нахмурился пророк,
Слепца послышав приближенье:
Бежит, да не дерзнет порок
Ему являть недоуменье.

С небесной книги список дан
Тебе, пророк, не для строптивых;
Спокойно возвещай Коран,
Не понуждая нечестивых!

Почто ж кичится человек?
За то ль, что наг на свет явился,
Что дышит он недолгий век,
Что слаб умрет, как слаб родился?

За то ль, что бог и умертвит
И воскресит его — по воле?
Что с неба дни его хранит
И в радостях и в горькой доле?

За то ль, что дал ему плоды,
И хлеб, и финик, и оливу,
Благословив его труды,
И вертоград, и холм, и ниву?

Но дважды ангел вострубит;
На землю гром небесный грянет:
И брат от брата побежит,
И сын от матери отпрянет.

И все пред бога притекут,
Обезображенные страхом;
И нечестивые падут,
Покрыты пламенем и прахом.

С тобою древле, о всесильный,
Могучий состязаться мнил,
Безумной гордостью обильный;
Но ты, господь, его смирил.
Ты рек: я миру жизнь дарую,
Я смертью землю наказую,
На всё подъята длань моя.
Я также, рек он, жизнь дарую,
И также смертью наказую:
С тобою, боже, равен я.
Но смолкла похвальба порока
От слова гнева твоего:
Подъемлю солнце я с востока;
С заката подыми его!

Земля недвижна — неба своды,
Творец, поддержаны тобой,
Да не падут на сушь и воды
И не подавят нас собой.

Зажег ты солнце во вселенной,
Да светит небу и земле,
Как лен, елеем напоенный,
В лампадном светит хрустале.

Творцу молитесь; он могучий:
Он правит ветром; в знойный день
На небо насылает тучи;
Дает земле древесну сень.

Он милосерд: он Магомету
Открыл сияющий Коран,
Да притечем и мы ко свету,
И да падет с очей туман.

Не даром вы приснились мне
В бою с обритыми главами,
С окровавленными мечами,
Во рвах, на башне, на стене.

Внемлите радостному кличу,
О дети пламенных пустынь!
Ведите в плен младых рабынь,
Делите бранную добычу!

Вы победили: слава вам,
А малодушным посмеянье!
Они на бранное призванье
Не шли, не веря дивным снам.

Прельстясь добычей боевою,
Теперь в раскаянье своем
Рекут: возьмите нас с собою;
Но вы скажите: не возьмем.

Блаженны падшие в сраженье:
Теперь они вошли в эдем
И потонули в наслажденьи,
Не отравляемом ничем.

Восстань, боязливый:
В пещере твоей
Святая лампада
До утра горит.
Сердечной молитвой,
Пророк, удали
Печальные мысли,
Лукавые сны!
До утра молитву
Смиренно твори;
Небесную книгу
До утра читай!

VIII

Торгуя совестью пред бледной нищетою,
Не сыпь своих даров расчетливой рукою:
Щедрота полная угодна небесам.
В день грозного суда, подобно ниве тучной,
О сеятель благополучный!
Сторицею воздаст она твоим трудам.

Но если, пожалев трудов земных стяжанья,
Вручая нищему скупое подаянье,
Сжимаешь ты свою завистливую длань, —
Знай: все твои дары, подобно горсти пыльной,
Что с камня моет дождь обильный,
Исчезнут — господом отверженная дань.

И путник усталый на бога роптал:
Он жаждой томился и тени алкал.
В пустыне блуждая три дня и три ночи,
И зноем и пылью тягчимые очи
С тоской безнадежной водил он вокруг,
И кладез под пальмою видит он вдруг.

И к пальме пустынной он бег устремил,
И жадно холодной струей освежил
Горевшие тяжко язык и зеницы,
И лег, и заснул он близ верной ослицы —
И многие годы над ним протекли
По воле владыки небес и земли.

Настал пробужденья для путника час;
Встает он и слышит неведомый глас:
«Давно ли в пустыне заснул ты глубоко?»
И он отвечает: уж солнце высоко
На утреннем небе сияло вчера;
С утра я глубоко проспал до утра.

Но голос: «О путник, ты долее спал;
Взгляни: лег ты молод, а старцем восстал;
Уж пальма истлела, а кладез холодный
Иссяк и засохнул в пустыне безводной,
Давно занесенный песками степей;
И кости белеют ослицы твоей».

И горем объятый мгновенный старик,
Рыдая, дрожащей главою поник...
И чудо в пустыне тогда совершилось:
Минувшее в новой красе оживилось;
Вновь зыблется пальма тенистой главой;
Вновь кладез наполнен прохладой и мглой.

И ветхие кости ослицы встают,
И телом оделись, и рев издают;
И чувствует путник и силу, и радость;
В крови заиграла воскресшая младость;
Святые восторги наполнили грудь:
И с богом он дале пускается в путь.

Папа, знает ли кто-нибудь по-цыгански?

Сами они, конечно, знают, а из других я не видел никого, кто умел бы творить с ними.

Я хотел бы научиться. Я хотел бы знать, что он пел... Папа, они язычники? Может быть, он пел про своих богов: как они жили, как воевали...

Мы возвратились домой, и я лежу под одеялом, а воображение все еще работает и создает странные образы в маленькой голове, уже склонившейся на подушку.

Теперь по деревням уже не водят медведей. Да и цыгане стали редко бродить: большей частью они живут в тех местах, где приписаны, и только иногда, отдавая дань своей вековой привычке, выбираются куда-нибудь на выгон, натягивают закопченное полотно и живут целыми семьями, занимаясь ковкою лошадей, коновальством и барышничеством. Мне случалось видеть даже, что шатры уступали место на скорую руку сколоченным дощатым балаганам. Это было в губернском городе: недалеко от больницы и базарной площади, на клочке еще не застроенной земли, рядом с почтовой дорогой, цыгане устроили целый маленький городок. Только смуглые глазастые лица, курчавые волосы, грязная одежда мужчин, грязные яркие тряпки женщин и нагие бронзовые ребятишки напоминали мне былую картину вольного цыганского табора. Из балаганов слышался лязг железа; я заглянул в один из них: какой-то старик ковал подковы. Я посмотрел на его работу и увидел, что это уже не прежний цыган-кузнец, а простой мастеровой, взявший заказ и работающий, чтобы поскорее кончить его и навалить на себя новый. Он ковал подкову за подковой, отбрасывая их одну за другой в кучу в углу балагана; он работал с мрачным, сосредоточенным видом, сильно торопясь; это было днем; проходя уже довольно поздно вечером, я подошел к балагану и увидел старика за тем же делом. Это был уже фабричный. И странно было видеть цыганский табор почти внутри города, между земской больницей, базаром, острогом и каким-то плацем, где учились солдаты и поминутно раздавалось "на плечо! на караул!" - рядом с дорогой, с которой ветер поднимал тучи пыли, занося ею и дощатые балаганы, и костры с котелками, в которых закутанные пестрыми платками цыганки варили какую-то кашицу, и самих цыган, и их голых ребятишек.

Они шли по деревням, давая в последний раз свои представления. В последний раз медведи показывали свое артистическое искусство: плясали, боролись, показывали, как мальчишки горох воруют, как ходит молодица и как старая баба; в последний раз они получали угощение в виде стаканчика водки, который медведь, стоя на задних лапах, брал обеими подошвами передних, прикладывал к своему мохнатому рылу и, опрокинув голову назад, выливал в пасть, после чего облизывался и выражал свое удовольствие тихим ревом, полным каких-то странных вздохов. В последний раз к цыганам приходили старики и старухи, чтобы полечиться верным, испытанным средством, состоявшим в том, чтобы лечь на землю под медведя, который ложился на пациента брюхом, широко растопырив во все стороны по земле свои четыре лапы, и лежал, пока цыган не считал сеанса уже достаточно продолжительным. В последний раз их вводили в хаты, причем, если медведь добровольно соглашался войти, его вели в передний угол и сажали там, и радовались его согласию, как доброму знаку; а если он, несмотря на все уговоры и ласки, не переступал порога, то хозяева печалились, а соседи говорили:

Шось такэ е! Бо вин зна!

Большая часть цыган пришла из западных уездов, так что им приходилось спускаться к Бельску двухверстным спуском, и, завидев издали место своего несчастия, этот городок с его соломенными и железными крышами и двумятремя колокольнями, женщины принимались выть, дети плакать, а медведи из сочувствия, а может быть, - кто знает? - поняв из людских толков свою горькую участь, так реветь, что встречавшиеся обозы сворачивали с дороги в сторону, чтобы не слишком перепугать волов и лошадей, а сопровождавшие их собаки с визгом и трепетом забивались под самые возы, туда, где хохлы привязывают дегтярную _мазныцю_ с _квачем_.

У ворот бельского исправника собралось несколько стариков цыган. Они приоделись, чтобы представиться начальству в приличном виде. На всех были черные или синие суконные бешметы с наборными серебряными с чернью поясами, шелковые рубахи с узеньким галуном по воротнику, плисовые шаровары, большие сапоги, у некоторых с расшитыми и прорезанными узором голенищами, и большей частью барашковые шапки. Это убранство надевалось только в самых торжественных случаях.

Спит? - спросил высокий, прямой, пожелтевший от старости цыган выходившего из двора городового, одного из одиннадцати, обязанных охранять порядок в городе Бельске.

Встает, одевается. Сейчас позовут вас, - отвечал городовой.

Старики, до тех пор неподвижно сидевшие и стоявшие, зашевелились и начали тихо разговаривать между собою. Старший вынул что-то из кармана шаровар; все окружили его и смотрели на предмет, находившийся в его руках.

Ничего не будет, - сказал он наконец. - Разве он что может? Разве это от него? Это из Петербурга, сам министр приказал. По всем местам медведей бьют.

Попробуем, Иван, может, как-нибудь... - ответил другой старик.

Попробовать можно, - отвечал уныло Иван. - Только и денежки он наши возьмет и ничем не поможет.

Их позвали к исправнику. Они вошли толпою в переднюю, и когда к ним вышел усатый человек в расстегнутом полицейском мундире, из-под которого была видна красная канаусовая рубашка, старики упали ему в ноги. Они просили его, предлагая ему деньги. Многие плакали.

Ваше высокоблагородие, - говорил Иван, - сами посудите, куда мы теперь подадимся? Были у нас медведи - жили мы смирно, никого не обижали... Есть у нас молодцы, что и лихим делом промышляют; да, ваше высокоблагородие, разве конокрадов и русских мало? Никому от наших зверей обиды не было, всем утеха. Теперь же что будет? По миру должны мы идти, а не то ворами, бродягами быть. Отцы наши и деды медведей водили; земли мы пахать не умеем; кузнецы мы все, да ведь хорошо было кузнецами быть, за работой по всей земле ходя, а теперь работа к нам сама не пойдет. И будут наши молодцы ворами-конокрадами: некуда больше податься, ваше высокоблагородие. Как перед богом говорю, не скрываюсь: большое зло сделали и нам и всем добрым людям, медведей у нас отнявши. Может, вы нам поможете; бог вам за это пошлет, господин добрый!

Старик упал на колени и в ноги поклонился исправнику. Остальные сделали то же. Майор стоял с мрачным видом, поглаживая длинные усы и засунув другую руку в карман синих рейтуз. Старик достал довольно толстый кожаный бумажник и подал его.

Не возьму, - мрачно сказал исправник. - Ничего не могу сделать.

Да вы бы взяли, ваше высокоблагородие, - раздалось в толпе. - Может, что-нибудь... Вы бы написали.

Не возьму, - громче прежнего сказал исправник. - Не за что. Ничего нельзя. Это закон... Вам пять лет льготы было дано... Что уж тут делать?..

И он развел руками.

Старики молчали. Исправник продолжал:

Я сам знаю, какая это беда и вам и нам, - теперь только смотри за лошадьми; да что ж я могу поделать? Ты, дед спрячь деньги: я даром денег не беру. Вот попадутся мне ваши ребята с конями - не прогневайтесь, но брать даром не в моих правилах. Спрячь, спрячь, старик: вам деньги пригодятся.

Ваше высокоблагородие, - сказал Иван, все держа бумажник в руках, - дозвольте еще слово выговорить. Позвольте завтра... (его голос задрожал) - позвольте завтра покончить. Истомились мы, измучились. Две недели я вот пришел со своими, прожились вовсе...

Еще одной партии, старик, нет; надо подождать. У меня с вами тут и так весь город с ума сошел. Надо разом.

Да пришли уже, ваше высокоблагородие: как мы к вам пошли - с горы спускались. Сделай такую милость, господин! Не томи ты нас.

Ну, если пришли, так завтра, часов в десять, я к вам приеду. Ружья у вас есть?

Есть ружья, да не у всех.

Хорошо, я попрошу полковника дать из команды. С богом! Жаль мне вас, очень жаль.

Старики пошли к двери, но исправник окликнул их:

Постойте, эй, вы! Вот я вам что скажу: вы пойдите к аптекарю, Фоме Фомичу, - знаете аптеку, подле собора? - пойдите, скажите, что я вас послал. Он у вас все сало медвежье скупит: ему оно в мазь пойдет. И шкуры, может быть. Хорошую цену даст; не пропадать же им так, в самом деле.

Цыгане поблагодарили и толпою отправились в аптеку. Разрывались их сердца; почти без торга продали они смертные останки своих друзей. Фома Фомич скупил все сало по четырнадцати копеек, а о шкурах обещал поговорить после. Случившийся тут же купец Рогачов, надеясь сделать хорошую аферу, сторговал все медвежьи окорока по пятачку за фунт.

Вечером того же дня братья Изотовы прибежали запыхавшись к казначееву брату.

Ольга Павловна, Ольга Павловна, назначили на завтра! Все пришли! Уже и ружья полковник дал, - говорили они наперерыв. - Фома Фомич купил все сало по четырнадцати копеек фунт. Рогачов окорока...

Постойте, постойте, Леонид, - перебила Ольга Павловна, - зачем Фоме Фомичу медвежье сало?

Для мазей; превосходная помада для рощения волос.

И при этом Константин рассказал интересный анекдот о том, как некоторый лысый господин, намазывая себе голову медвежьим жиром, вырастил себе волосы на руках.

И должен был брить их каждые два дня, - заключил Леонид, причем оба брата разразились хохотом.

Ольга Павловна улыбнулась и задумалась. Она уже давно носила шиньон, и сведения о медвежьем сале пришлись ей по сердцу; и когда вечером аптекарь Фома Фомич пришел сыграть пульку с ее мужем и казначеем, она издалека завела разговор и ловко вынудила у него обещание прислать ей медвежьей помады.

Непременно-с, непременно-с, Ольга Павловна. Даже с духами. Вы что предпочитаете - пачули или иланг-иланг?

Настало пасмурное, холодное, настоящее сентябрьское утро. Изредка накрапывал мелкий дождь, но, несмотря на него, множество зрителей обоего пола и всех возрастов пришли на луг посмотреть интересное зрелище. Город почти опустел. Все наличные экипажи: одна имевшаяся в городе карета, несколько фаэтонов, дрожек и линеек - были заняты перевозкой любопытных; они доставляли их к табору и возвращались в город за новыми партиями. К десяти часам все уже собрались.

Цыгане потеряли всякую надежду. В лагере не было большого шума: женщины забились в шатры вместе с малыми ребятишками, чтобы не видеть казни, и только изредка из которого-нибудь из них вырывался отчаянный вопль; мужчины лихорадочно делали последние приготовления. Они откатывали к краю становища телеги и привязывали к ним зверей.

Исправник с Фомой Фомичом прошлись вдоль ряда осужденных. Медведи были не совсем спокойны: необыкновенная обстановка, странные приготовления, огромная толпа, большое скопление их самих в одном месте - все приводило их в возбужденное состояние; они порывисто метались на своих цепях или грызли их, глухо рыча. Старый Иван стоял возле своего огромного кривого медведя. Его сын, пожилой цыган, уже с серебристой проседью в черных волосах, и внук, тот самый юноша - Адонис, на которого обратила свое внимание Ольга Павловна, с помертвевшими лицами и горящими глазами торопливо привязывали медведя. Исправник поравнялся с ними.

Ну, старик, - сказал он, - прикажи ребятам, чтоб начинали.

Толпа зрителей заволновалась, поднялся говор, крики, но скоро все стихло, и среди мертвой тишины раздался негромкий, но важный голос. Это говорил старик Иван.

Дозволь, господин добрый, сказать мне слово. Прошу вас, братья, дайте мне первому покончить. Старше я всех вас: девяносто лет через год мне стукнет, а медведей вожу я сызмала. И во всем таборе нету зверя старше моего.

Он опустил седую курчавую голову на грудь, горько покачал ею и вытер кулаком глаза. Потом он выпрямился, поднял голову и продолжал громче и тверже прежнего:

Потому и хочу я первый покончить. Думал я, что не доживу до такого горя, думал, и медведь мой любимый не доживет, да, видно, не судьба: своей рукой должен я убить его, кормильца своего и благодетеля. Отвяжите его, пустите на волю. Никуда не пойдет он: нам с ним, старикам, от смерти не бегать. Отвяжи его, Вася: не хочу убивать его, как скота на привязи. Не бойтесь, - сказал он зашумевшей толпе, - не тронет он никого.

Юноша отвязал огромного зверя и отвел немного от телеги. Медведь уселся на задние лапы, спустив передние вниз, и раскачивался из стороны в сторону, тяжело вздыхая и хрипя. Он был действительно очень стар; его зубы были желты, шкура порыжела и вылезла; он дружелюбно и печально смотрел на своего старого хозяина единственным маленьким глазом. Кругом была мертвая тишина. Слышно было только, как звякали о стволы и тупо стучали о пыжи шомполы заряжаемых винтовок.

Дайте ружье, - твердо сказал старик.

Сын подал ему винтовку. Он взял ее и, прижимая к груди, начал говорить снова, обращаясь к медведю:

Убью я тебя сейчас, Потап. Дай боже, чтоб старая рука моя не дрожала, чтобы попала тебе пуля в самое сердце. Не хочу я мучить тебя, не того ты заслужил, медведь мой старый, товарищ мой добрый. Взял я тебя маленьким медвежонком, глаз у тебя был выколот, нос от кольца гнил, болел ты и чах; я за тобой, как за сыном, ходил и жалел тебя, и вырос ты большим и сильным медведем; нет другого такого во всех таборах, что здесь собрались. И вырос ты и не забыл добра моего: между людьми у меня друга такого, как ты, не было. Ты добр и смирен был, и понятлив, и всему выучился, и не видел я зверя добрее и понятливее. Что я был без тебя? Твоею работою вся семья моя жива. Ты справил мне две тройки коней, ты мне хату на зиму выстроил. Больше еще сделал ты: сына моего от солдатчины избавил. Большая наша семья, и всех, от старого до малого младенца, ты в ней до сих пор кормил и берег. И любил я тебя крепко и не бил больно, а если виноват в чем перед тобою, прости меня, в ноги тебе кланяюсь.

Он повалился медведю в ноги. Зверь тихо и жалобно зарычал. Старик рыдал, вздрагивая всем телом.

Бей, батюшка! - сказал ему сын. - Не рви нам сердце.

Иван поднялся. Слезы больше не текли из его глаз. Он отвел со лба упавшую на него свою седую гриву и продолжал твердым и звонким голосом:

И вот теперь я убить тебя должен... Приказали мне, старик, застрелить тебя своей рукой; нельзя тебе больше жить на свете. Что же? Пусть бог на небе рассудит нас с ними.

Он взвел курок и твердой еще рукой прицелился в зверя, в грудь под левую лапу. И медведь понял. Из его пасти вырвался жалобный отчаянный рев; он встал на дыбы, подняв передние лапы и как будто закрывая ими себе глаза, чтобы не видеть страшного ружья. Вопль раздался между цыганами; в толпе многие плакали; старик с рыданием бросил ружье о землю и бессильно повалился на него. Сын бросился подымать его, а внук схватил ружье.

Будет! - закричал он диким, исступленным голосом, сверкая глазами. - Довольно! Бей, братцы, один конец!

И подбежав к зверю, он приложил дуло в упор к его уху и выстрелил. Медведь рухнул безжизненной массой; только лапы его судорожно вздрогнули, и пасть раскрылась, как будто зевая. По всему табору затрещали выстрелы, заглушаемые отчаянным воем женщин и детей. Легкий ветер относил дым к реке.

Сорвался! сорвался! - раздалось в толпе. Как стадо испуганных овец, все кинулись врассыпную. Исправник, толстый Фома Фомич, мальчишки, Леонид и Константин, барышни - все бежало в паническом страхе, натыкаясь на шатры, на повозки, падая друг на друга и крича. Ольга Павловна едва не упала в обморок, но страх придал ей сил, и она, подняв платье, бежала по лугу, не думая о беспорядке в костюме, причиненном поспешным бегством. Лошади, запряженные в ожидавшие господ экипажи, начали беситься и понеслись в разные стороны. Но опасность была вовсе не так велика. Обезумевший от ужаса зверь, не старый еще темно-бурый медведь, с обрывком цепи на шее, бежал с удивительной легкостью; перед ним все расступалось, и он мчался, как ветер, прямо к городу. Несколько цыган с ружьями бежали за ним. Попадавшиеся на улице немногие пешеходы прижимались к стенам, если не успевали спрятаться в ворота. Ставни запирались; все живое попряталось; исчезли даже собаки.

Медведь несся мимо собора, по главной улице, иногда кидаясь в сторону, как бы отыскивая себе место, куда бы спрятаться, но все было заперто. Он промчался мимо лавок, встреченный неистовым криком приказчиков, которые хотели его испугать, пролетел мимо банка, прогимназии, казармы уездной команды, на другой конец города, выбежал на дорогу на берег реки и остановился. Преследователи отстали, но скоро из улицы показалась толпа уже не одних цыган. Исправник и полковник ехали на дрожках, с ружьями в руках; цыгане и взвод солдат поспевали за ними бегом. У самых дрожек бежали Леонид и Константин.

Вот он, вот он! - закричал исправник. - Жарь катай его!

Раздались выстрелы. Одна из пуль задела зверя; в смертельном страхе он побежал быстрее прежнего. За версту от города, вверх по Рохле, куда бежал он, находится большая водяная мельница, со всех сторон окруженная небольшим, но густым лесом; зверь направлялся туда. Но, запутавшись в рукавах реки и плотинах, он сбился с дороги; широкое пространство воды отделяло его от густой дубовой заросли, где он, может быть, мог бы найти если не спасение, то отсрочку. Но он не решился плыть. На этой стороне густо разросся странный кустарник, растущий только в южной России, так называемый люциум. Его длинные, гибкие, неветвистые стебли растут так густо, что человеку почти невозможно пройти сквозь заросль; но у корней есть щели и прогалины, в которые могут пролезать собаки, а так как они часто ходят туда спасаться от жары и понемногу расширяют проход своими боками, то в густой заросли образуется со временем целый лабиринт ходов. Туда и кинулся медведь. Мукосеи, смотревшие на него из верхнего этажа мельницы, видели это, и когда прибежала запыхавшаяся и измученная погоня, исправник приказал оцепить место, где скрылся зверь.

Несчастный забился в самую глубину кустов; рана его от пули, сидевшей у него в ляжке, сильно болела; он свернулся в комок, уткнув морду в лапы, и лежал неподвижно, оглушенный, обезумевший от страха, лишавшего его возможности защищаться. Солдаты стреляли в кусты, думая задеть его и заставить зареветь, но попасть наугад было трудно.

Его убили уже поздно вечером, выгнав из убежища огнем. Всякий, у кого было ружье, считал долгом всадить пулю в издыхающего зверя, и когда с него сняли шкуру, она никуда не годилась.

Недавно мне случилось побывать в Бельске. Город почти не изменился: только банк лопнул, да прогимназия превратилась в гимназию. Исправника сменили, дав ему за распорядительность место частного пристава в губернском городе; братья Изотовы по-прежнему кричат "гранрон" и "оребур" и бегают по городу с рассказами о самых свежих новостях; аптекарь Фома Фомич потолстел еще больше и, несмотря на то, что сделал выгодное дело, скупив медвежье сало по четырнадцати копеек, а продав его по восьми гривен фунт, что дало в целом немалую сумму, до сих пор с большим неудовольствием говорит об избиении медведей.

Говорил я вот тогда Ольге Павловне, какой из этого Адониса конокрад выйдет... Ну, и что же? Недели не прошло - свел мою пару серых, мерзавец.

А вы знаете, что это он? - спросил я.

Как же не он? Ведь его судили в прошлом году за конокрадство и разбой. На каторгу пошел.

Ах, как мне было его жаль! - грустно сказала Ольга Павловна.

Бедная дама порядочно постарела за эти годы и, несмотря на то, что, по словам Фомы Фомича (который сказал мне это по секрету), она вымазала на свою голову фунта четыре медвежьей помады, волосы ее не только не стали гуще, но даже поредели. Впрочем, шиньон так хорошо закрывает их, что решительно ничего не заметно.

Краткое содержание >> Литература и русский язык

Что цыгане должны застрелить своих медведей после 5 лет отсрочки. ... следующий день начинается казнь медведей . Дети и женщины наблюдают... Иван с самым большим и старым медведем . Он попрощался с Потапом, ... - его внуку пришлось выстрелить медведю в ухо. Один из...

  • Медведев , Дмитрий Анатольевич

    Реферат >> История

    Федерации 1 класса Литература Рой Медведев . Дмитрий Медведев - Президент Российской Федерации. М: «Время» ... высшим орденом RELP. Дмитрий Анатольевич Медведев Медведев стал почётным доктором Университета мировой...

  • Медведев , Пётр Михайлович

    Реферат >> История

    Введение Пётр Михайлович Медведев (15 (27) января 1837 года... и деятелей культуры. 1. Биография Пётр Медведев из театральной семьи: старшая сестра... многих театральных драматических и оперных антреприз (Медведев - создатель первой русской оперной труппы...